Хан

Он целовал меня так, словно больше этого никогда не случится и есть всего лишь один шанс пресытиться и получить сполна то, что он так отчаянно и дико хотел. Хотел так сильно, что делал больно, не замечая этого и не пытаясь справиться со своими обжигающими и ранящими чувствами.

Только меня это больше не пугало.

Я упивалась этими эмоциями, втягивая их в себя вместо воздуха, стараясь даже отвечать на этот огненный поцелуй, не успевая понимать, что происходит и что творит Хан, пока сознание было словно в плотной дымке золотого тумана.

Я едва могла дышать, даже когда его жадный до прикосновений, шелковистый и горячий язык отпустил мои губы, проскользив по шее и губы впились в мою кожу, словно стараясь оставить на мне свою силу и оказать всему миру, что я принадлежу ему.

Мимо нас проносился незнакомый город с сотнями и тысячами людей, куда-то спешащих по делам, пока мы сходили с ума внутри летящей машины, находясь в своем мире обжигающего дыхания и хриплых стонов, которые отдавались мурашками на коже и вибрацией в рваном дыхании, но были неслышимы для всех остальных.

Я ахнула, закрутив головой, словно боясь, что нас смогут увидеть, когда послышался треск, и трусики слетели с моих влажных бедер шелковой тряпочкой под ноги Хану, но он не дал мне возможности изменить положения тела, заставляя прогибаться и насаживаться на него — обнаженного, возбужденного, вибрирующего от едва сдерживаемой страсти, которая словно копилась все эти дни, чтобы вырваться на свободу в эту секунду так опьяняюще отчаянно.

Я не ожидала, что все будет так — горячо, безудержно, не боясь ничего и никого, когда Хан вошел в меня одним толчком, глухо застонав в мои приоткрытые губы и замерев на секунду, прижимая к груди до боли. До синяков на моих руках и спине. Лишь на секунду его черные, длинные ресницы опустились, пряча взгляд, где полыхала всполохами черная лава, и шипя, растворяясь в венах.

У меня была всего лишь секунда, чтобы втянуть в себя судорожно воздух, хватаясь за его плечи и падая на грудь, когда Хан распахнул глаза, подавшись вперед бедрами и ловя губами мой протяжный стон, когда тело поддавалось его страсти, содрогаясь и плавясь, будто волна электрического тока пронзала меня от каждого его движения. И я уже не знала лечу я от этих эмоций, разрывающих тело изнутри, или оттого, что поднималась резко вверх и вниз от движений Хана и его бедер, которые пронзали меня снова и снова, не зная покоя и усталости.

Я хваталась за его плечи, упиралась ладонями в крышу машины, я пыталась удержать себя в этом мире, чтобы не стонать, не кусать губы, не тонуть в этих эмоциях, но ничего не могла с собой поделать. Я была готова раствориться в нем, забыв обо всем на свете. Я скучала так сильно по этим рукам, аромату, дыханию…по этому телу, которое открыло для меня новый мир, то увлекая в глубины страсти, то поднимая на самый край неба, где я разрывалась на части и падала вниз воздушная и одухотворенная, словно была золотым облаком.

В моей душе и теле не осталось больше ни одного места, куда бы Хан не проник собой, где не оставил бы своего обжигающего следа, от которого жгло и горело, то убивая, то согревая.

— …стой! — едва смогла выдохнуть я, не в силах убрать даже прилипшие к щекам прядки волос, хватаясь за его измятую рубашку своими дрожащими пальцами, когда все тело содрогалось и сжималось от подступающих волн освобождения этой горячей пытки.

— Больно? — чуть ослабил свою хватку Хан, откидывая голову назад на сиденье и глядя сквозь свои невероятные черные ресницы пронзительно, горячо и жадно, но не убирая своих рук, которые обхватывали меня, не давая даже пошевелиться без его позволения.

— …остановка…

— Сердца?

Я прыснула от смеха, видя, как его резкая черная бровь изогнулась, но не в силах пока справится с дыханием, чтобы ответить.

— Дыхания?

— …автобусная!

Вторая черная бровь Хана выгнулась в полном непонимании, когда я кивнула на окно, давая понять, что машина остановилась и теперь мимо нас, всего в паре метров степенно проходили люди по зебре, торопясь на автобусную остановку, где скучали, говорили, что-то ели…и даже представить не могли, что происходит рядом с ними, отчего я покрылась пятнами стыда и смущения, вся сжимаясь.

— Глупая, — вдруг растянулись губы Хана в улыбке, мягко касаясь моей щеки и проскользив до скулы, прикусывая мочку уха, — машина тонированная.

— Но она будет шевелиться…если мы…если ты…

В черных глазах вдруг янтарем полыхнула лукавость:

— Так?

Я ахнула, когда он снова подался вперед, приподнимая меня своими бедрами и насаживая на себя, заставляя скользить вверх и вниз отчего машина весьма заметно качнулась, и, как мне казалось, в эту секунду стало всем очевидно, что происходит внутри.

— Хан!

— Шшшшшш….