В 1597 году Кучум сам обратился с грамотой к тарским воеводам, где интересовался, нет ли насчет него каких-нибудь решений из Москвы. В грамоте он по-прежнему называет себя царем: «Бог богат! От вольного человека, от Кучума царя, боярам, а слово то: что есте хотели со мною поговорите? Вам от государя своего, от Белого Князя, о том указ есть ли? И будет указ есть — и мы поговорим, и его слово приятно учиним…» Далее Кучум просил вернуть ему некоторые из захваченных его вещей и предоставить пастбища близ Иртыша: «Желая мира, требую Иртышского берега». Потеряв к старости зрение, почти слепой, хан просил также тарских воевод оказать ему милость и возвратить перехваченную воеводами мазь для глаз, «вьюк с лекарством», который вез в бухарском караване посол Саин от хана Абдуллы: «Очи у меня были больны и с Послы были зелья, да и роспись тем зельем с ними ж была». Хан писал, что если воеводы выполнят эти три его просьбы, то он им поверит, «слово ваше будет истинно», и тогда разрешал прислать для переговоров послов Суюцдика и Бахты-Ораза и переводчика Богдана. В заключение хан выражал неопределенную надежду о возможном примирении с русскими: «А от Ермакова приходу и по ся места пытался встречно стояти! А Сибирь не сам отдал, сами взяли! И ныне попытаем миритца — либо будет на конце лутче. И яз хочу правдою помириться, а для миру на всякое дело снисходительство учиню»[199]
.Судя по тексту кучумовой грамоты, старый хан был готов к какому-то компромиссу, фактически признавал свое поражение и безнадежность дальнейшего сопротивления, но не мог просто так сложить оружие и капитулировать. Неписаный этикет чингизида не позволял этого сделать, иначе Кучум потерял бы всякий авторитет в глазах своих подданных и других государей. Поэтому он и спрашивал, не пришла ли из Москвы царская грамота насчет него с какими-нибудь мирными предложениями и вариантами переговоров, которые устроили бы его. Но воеводы, видимо, утаили от него царские послания и сообщили правительству о неуступчивости Кучума и необходимости его военного разгрома[200]
.Кучум, изгнанный русскими отрядами в степной район, в междуречье Иртыша и Оби, по-прежнему оставался главным противником Московского государства в Сибири. Со своими сторонниками он продолжал нападать на укрепления царских войск, на волости, где проживало местное население, платившее ясак русским властям. Попытки склонить хана к русскому подданству не увенчались успехом и, уступая настойчивым требованиям сибирских воевод, правительство приняло решение об уничтожении Кучума.
Поход против Кучума состоялся в августе 1598 года по приказу нового государя Бориса Годунова. Царская грамота была привезена в Тару 1 августа, а уже 4 августа воинский отряд выступил в поход. Грамота предписывала тарскому воеводе Андрею Воейкову возглавить отряд и вернуть в русское подданство волости, платившие ранее ясак в Тару. Подготовка к походу в степь велась заранее, и к моменту прибытия царской грамоты все было уже готово. Отряд состоял из 405 хорошо вооруженных воинов, опытных и закаленных стрельцов и казаков. Вместе с воеводой А. Воейковым отряд возглавляли три атамана казачьих, три «сына боярских» и предводитель местного ополчения. Почти половину войска составляли тарские, тобольские и тюменские служилые люди. Кучум своими постоянными нападениями на местные волости нажил себе немало врагов в среде местного населения, поэтому оно активно участвовало в походе против вчера еще грозного сибирского правителя, а сегодня кочующего с остатками своего улуса вдали от русских крепостей.
Отряд воеводы А. Воейкова 4 августа 1598 года выступил из Тары и быстрым маршем направился в юго-восточном направлении, в сторону Убинского озера (ныне это территория Новосибирской области). 10 августа к воеводе пришли перебежчики из Турашской волости и сообщили ему, что Кучум велел им находиться у озера, а сам кочует в долине реки Карасуык. Всего с ним около 500 человек и 50 бухарских торговцев. О походе против него он не знает. Получив ценные сведения, Войеков 15 августа прибыл к озеру Уби и здесь узнал, что Кучум с людьми ушел к Оби, где у него были пашни, поспевал хлеб.