«Первым, кто принял ислам из владык этого государства, потомков Чингис-хана, был Берке, сын Джучи, сына Чингис-хана. Принятие им ислама произошло до его вступления во власть, в то время, когда его брат Бату-хан послал его для возведения Менгу-хана на престол деда его, Чингис-хана. Он [Берке] сделал это и повернул обратно. По пути он заехал к ал-Бахарзи, шейху [суфийского] тариката, и принял ислам из его рук. Он был искренним в своей вере и принял власть после своего брата Бату-хана уже мусульманином. В этом государстве за ним последовали в принятии ислама некоторые владыки уже после Узбек-хана, который был в высшей степени искренним мусульманином, открыто показывал приверженность к [новой] вере и следовал шариату, соблюдал молитву и усердно придерживался постов. Рассказывается в "Масалик ал-абсар" со слов Зейн ад-дина ал-'Умари ибн Мусафира, что владыки этого народа с принятием ими ислама и признанием ими обоих его исповеданий веры все-таки нарушают установления ислама. Во многих делах они придерживаются ясы Чингис-хана, которую он утвердил для них, как придерживаются ее и другие его последователи, при этом весьма сильно порицая друг друга за лживость, прелюбодеяние, отказ от договоренностей и обещаний»[359]
.Если историк отдает себе отчет, что та «реальность», которой он оперирует, всего лишь условность, мертвая маска, скрывающая поток времени, где события обретают лицо и смысл в ритуале, то эпизоды из письменных источников он проверяет в разных контекстах. В противном случае цитирование является типичной манипуляцией, зачастую безобидной. Такое случается, когда цитатами подкрепляют воображаемые авторские конструкции. Вот, например, размышления профессора антропологии А. М. Хазанова:
«Первыми в кочевых обществах новую религию принимали правители и аристократия. Они не только контролировали отношения простых кочевников с оседлыми обществами, но и были наиболее заинтересованы в них, чтобы сохранять и упрочивать свои социальные и политические позиции. В силу своего лидирующего положения в обществе они были более открыты внешним религиозным влияниям. В то же время они лучше осознавали изменения в политической ситуации и новые возможности, которые они открывали, или даже просто необходимость в адаптации и реадаптации. Массовое обращение рядовых кочевников в мировые религии обычно происходило только после обращения кочевых элит. Зачастую дальнейший процесс перехода в новую веру был нелегок и занимал много времени. В 528 г. вождь гуннов, кочевавших в приазовских степях, посетил Константинополь и был крещен императором Юстинианом. Когда охваченный религиозным рвением неофит возвратился в степи, он попытался обратить в новую веру своих соплеменников и разрушил серебряные идолы, которым поклонялись гунны. Дальнейшие события напоминают судьбу скифского царя Скила тысячелетием ранее. Гунны восстали и убили незадачливого прозелита[360]
. Чтобы привести еще один пример, я сошлюсь на события, которые произошли много столетий спустя. В 1313 г. Узбек, хан Золотой Орды, предложил своим подданным-кочевникам принять ислам. Они ответили: "Ты вправе ожидать послушания и покорности от нас, но наши убеждения и вера тебя не касаются". В конце концов хан Узбек преуспел, но не без многочисленных затруднений»[361].