Хан Узбек. Между империей и исламом

Твердость убеждений, которая у него была в этом учении, и преклонение перед идолами были неописуемы до той поры, пока Байду не захватил царства и он [Газан-хан] не приступил к его завоеванию. Поскольку Всевышний Бог предопределил его счастье и предназначил, чтобы царство и владычество принадлежали ему, чтобы он с помощью и споспешествованием господним явил миру следы справедливости и правосудия, поправил расстроившиеся дела, благоустроил опустошенные владения, а укрепление веры ислама и преуспевание дел шариата и постановлений находились бы в его руках, и ни он, ни обитатели сего мира об этом не ведали, то внезапно в это самое время по превеликой милости Господней в чистую грудь его снизошел свет руководства на пути истинной веры. Он ступил благословенной стопою в круг ислама, рукой ухватился за крепкую вервь исповедания истинной веры и отдал распоряжение об уничтожении исповедания ложных вероучений» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 204).

Расхождения между ранними и поздними источниками (см. выше, главу 5) нельзя отнести к области парадоксов. Переписывание истории — это неизбежное явление. Сложнее объяснить несовпадения оценок по религиозной шкале исторических персонажей в источниках одной эпохи. На один из таких парадоксов обратил внимание византинист Д. А. Коробейников[75]. Ильхан Газан, публично объявивший о своем обращении в ислам, в «Истории» Георгия Пахимера назван христианином. С учетом свидетельства Рашид-ад-дина о буддийском воспитании Газана ситуация выглядит куда сложнее. Надо полагать, что Газан, будучи молодым человеком 24 лет, разделял буддийские представления о мире. Один из его предшественников, царевич Текудер, в молодости был крещен под именем Николай, но позже попал под влияние суфиев (правил под мусульманским именем Ахмад в 1282–1284 гг.). Биографии чингизидов не укладываются в простые рамки ожидаемых ролей.

Вот свидетельство Георгия Пахимера: «Итак, Газан, хан восточных татар^{54}, свершив в течение шести лет многое достойное памяти, окончил жизнь в возрасте тридцати пяти лет. Вместе [с ним] у всех погибла надежда на него, и опасности увеличились повсюду, и особенно возле Филадельфии, [на которую] нападали гермиянцы^{55}. И ведь он (здесь я расскажу немного [о нем] в повествовании), вступив на царство, [сначала] обратил свой взор на [пример] известного Кира и Дария, — о них же издревле рассказывают, что они были подвержены сладкой роскоши, — [он] воспользовался ей и украсил себя величием царства. Впоследствии он, обратившись к примеру Александра, победителя Дария, более всего возлюбил его деяния. Ради этого он сам решил быть справедливым и равным образом возжелал славу доблестных дел где бы то ни было. Поэтому-то он гордился большим количеством щитоносцев, охотнее же против врагов использовал ивиров, являющихся наиболее благородными из этого народа, по большей части из числа христиан, чистых и безукоризненных в предмете поклонения^{56}. По этой причине, познав крест, являющийся победным знаком христиан, он возглавил крайний отряд своих щитоносцев на врагов и доставил многочисленные опасности султану арабов^{57}, так что он атаковал Солим^{58} вместе со святынями и [некоторое время] пребывал вблизи, более всего из-за Гроба Жизнеподателя, угождая ивирам»[76].

«В этом пассаже не было бы ничего примечательного, — пишет Д. А. Коробейников, — если бы не одно обстоятельство: ильхан Газан был вторым, после Ахмада (1281–1284), мусульманским ильханом Ирана, при котором, по словам Б. Шпулера, произошла "внезапная и необратимая катастрофа для христианства"[77]. Именно при Газане держава ильханов становится мусульманской и остается таковой вплоть до своего падения в 1335 г. Кроме того, при вступлении Газа-на на престол, который он отнял у своего родича Байду (1295), развернулось жесточайшее преследование христиан, зафиксированное сирийскими, персидскими, грузинскими и армянскими источниками. Тем не менее Пахимер нашел возможным написать о мусульманском правителе, что он "познал крест", — заявление неординарное, больше нигде не повторяющееся»[78].