Хана. Аннабель. Рэйвен. Алекс (сборник)

Мы пересекаем пропускной пункт без малейших проблем. Восемь лет скитаний в Диких землях и четыре года активного сотрудничества с сопротивлением доказали, что служба безопасности в стране – наполовину показуха. Это вздор, чистое шоу – способ запугать муравьев, ткнуть мордой в грязь. Половина стражников толком не обучены. Многие стены не патрулируются. Но вопрос в имидже, в создании впечатления постоянного контроля, в борьбе с враждебной идеологией.

Муравьями управляет страх.

Когда мы едем по совершенно пустой Вест-Сайдской магистрали, Тэк помалкивает. Река и небо одинакового синевато-серого цвета. Дождь льет, как из ведра. Тучи – низкие, разбухшие от влаги, как в тот день, когда я перешла границу.

И тогда же я нашла ее.

Я до сих пор не могу произнести ее имя.

Прежде я была муравьем. Меня и звали по-другому, а единственным моим шрамом являлась тонкая полоска на животе – след от удаленного аппендицита.

Я до сих пор помню свой дом. Тюлевые занавески, пахнущие гардениями и пластмассой. Ковер, который каждый день посыпали содой и пылесосили. Тяжелая тишина. Мой отец не любил шум. От громких звуков у него начинало жужжать в голове. «Там словно целый рой пчел», – однажды сказал он мне. Когда гудение усиливалось, он не мог думать ни о чем и начинал злиться. У него возникала потребность прекратить этот кошмар и погрузиться в тишину.

Мы стали для отца спасительным водоворотом. Мы постоянно кружили вокруг него и пытались предотвратить возвращение жужжания.

Я едва не утонула в своем родном доме.

– Рэйвен!

Я осознаю, что Тэк пытается привлечь мое внимание, и поворачиваюсь к нему.

– Что? – спрашиваю я немного резковато.

– Сюда?

Тэк притормаживает перед парковкой на Двадцать четвертой улице. Она запущенная и пустая, если не считать двух машин. Вдоль нее протянулись одинаковые многоквартирные дома, непоколебимые, как часовые. Окна отгорожены от непогоды плотными шторами. Повсюду шеренги потемневшего красного кирпича, заляпанных птичьим пометом ступеней и слепоты.

– Мы рано, – бурчит Тэк.

– Она предупредила – надо быть не позже семи, – возражаю я.

– А если она идет пешком… – Тэк пожимает плечами.

– Мы подождем, – произношу я. – Сворачивай влево, на Девятнадцатую. Хочу осмотреть квартал.

Северо-восточный медицинский центр – клиника, в которой назначено умереть Джулиану Файнмену, находится на Восемнадцатой улице. Спасибо радио, донесшему до нас эту новость. Удивительно, что нигде не видно представителей прессы. Хотя, возможно, они уже внутри – выискивают выгодный ракурс для съемки. Тэк аккуратно объезжает квартал дважды, чтобы не вызвать подозрения у наблюдателя, если таковой имеется, – и мы обсуждаем план. Тэк предлагает пару своих идей, затем паркуется, а я выпрыгиваю и начинаю проверку. Я осматриваю ворота для въезда, соседние здания, потенциальные ловушки, тупики и укрытия.

Несколько раз я останавливаюсь, чтобы отдышаться. Только бы не вырвало!

– Нашла место для рюкзака? – осведомляется Тэк, когда я забираюсь в фургон.

Я киваю. Тэк быстро встраивается в несуществующее дорожное движение. Я люблю Тэка еще и за его осторожность. В некоторых вопросах он дотошен до педантичности. А в других свободен – часто смеется и фонтанирует безумными замыслами. Вряд ли кто-то знает его лучше, чем я. Он сыплет словами, когда взволнован. И чаще всего я слышу из его уст: «Любовь».

«Я всегда буду тебя любить, любовь моя. Ты – любовь всей моей жизни».

Мы храним свои чувства в глубоких, потаенных уголках души. В законопослушных городах они уничтожаются еще до процедуры. Раны и странности, которые мы несем, как изуродованные подарки, безжалостно вытаптывают.

А мне до сих пор трудно произносить это – самое сокровенное – даже наедине. Потому мы создали свой собственный язык – в том, как прижимаемся друг к другу грудью, как соприкасаемся носами при поцелуях. Я шепчу его настоящее имя. Оно с привкусом солнечного света, от которого деревья освобождаются от тумана, а тот поднимается к небу и улетучивается.

Майкл.

Говорила ли я ей когда-либо, что люблю ее?

Не знаю.

Не могу вспомнить.

«Мне очень жаль».

Тошнота делается почти неотступной. Она то вздымается, то опускается. Мысли преследуют меня, кислота поднимается из желудка и обжигает глотку.

– Останови, – прошу я Тэка.

Меня выворачивает наизнанку за чьей-то дряхлой машиной. Неподалеку расположена аптека, в ее потрепанном синем тенте собралась лужа. Вертикальная неоновая вывеска, гласящая «Консультация и диагностика», не горит, но на грязной двери красуется оранжевая табличка «Открыто». На мгновение я задумываюсь: а если просто зайти и сочинить убедительную историю, раздобыть еще один тест? Ну, чтобы убедиться наверняка. Нет. Слишком рискованно, а мне нужно сосредоточиться на Лине.

Я натягиваю куртку на голову и бегу к фургону. Теперь я чувствую себя немного лучше.