Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование

Эдуардо с Чексом намекнули, что неплохо бы сделать еще одну остановку на подъезде к Эль-Пасо. Джесси вел машину и молчал. Он знал, что решение принимает не он. А еще он знал, что Нэш глаз не сомкнул с самого Майами. Если он не садился за руль, то устраивался на пассажирском сиденье и глядел вперед. Джесси очень хотелось остановиться. В фургоне воняло табачным дымом и застарелым потом; вдобавок бесконечный пердеж, вызванный дешевыми буррито из холодильника в магазинчиках на заправке, не улучшал атмосферу. От трехчасового сидения за рулем ныла задница, а глаза устали и зудели. А раз Нэш слышал нытье на заднем сиденье, но не велел останавливаться, значит надо ехать дальше.

– Ты так и не знаешь? – спросил Джесси Нэша.

Они не летели самолетом, а ехали на машине лишь потому, что босс не знал точно, куда именно они направляются.

– На запад.

– Может, в Лос-Анджелес?

Джесси с давних пор мечтал попасть в Лос-Анджелес, еще до того, как узнал, что именно там снимают все фильмы и телесериалы. Его бабушка родилась на окраине города и часто называла его старым испанским именем – «город ангелов». Джесси знал, что ангелов там нет, но все равно хотел побывать в Лос-Анджелесе, в честь бабушки. Она заменила ему сбежавшую родную мать, но умерла, когда Джесси было двенадцать, – ее случайно застрелили при ограблении соседнего магазинчика.

Бабушку Джесси убил Нэш (правда, ни он сам, ни Джесси об этом не подозревали), и это было единственное убийство, о котором Нэш иногда вспоминал с сожалением. Выстрел открыл перед ним дверь на кривую дорожку злодейств.

– Не знаю, – сказал Нэш. – Следи за дорогой.

Деминг ничем не отличался от тысяч подобных городков у шоссе. Тем не менее Нэш почему-то велел свернуть туда. Джесси заметил автозаправку с магазинчиком и направил фургон к стоянке.

Магазинчик был из тех, где рискуешь подцепить какую-нибудь заразу, прикоснувшись к товарам на полках. За стойкой в глубине магазинчика продавали бургеры и хот-доги. Повар стоял у обшарпанного стола, раздраженно глядя на стену, где висел небольшой телевизор. На экране ничего не было. Повар шлепнул ладонью по телевизору. Ничего не изменилось.

Он обернулся к посетителям. Фартук словно бы побывал под гусеницами трактора в дождливый день.

– Что, опять? – спросил повар, пожилой и грузный. – Нас уже грабили, на прошлой неделе. Ну, пытались.

– Мы за едой, – сказал Нэш. – Нам больше ничего не нужно.

– Рад слышать. А то Дейв не любит убивать людей почем зря. Правда, Дейв?

Вопрос предназначался человеку за кассой у двери – высокому и толстому, с бритой головой и татуировкой-паутинкой во всю щеку. Он вроде как ухмыльнулся. Ухмылка намекала, что не следует доверять заявлению приятеля и что под прилавком лежит заряженный пистолет, которым кассир воспользуется с огромным удовольствием.

Нэш неторопливо перевел взгляд с кассира на повара, и оба они сразу поняли, что с Нэшем шутки плохи.

– Чизбургеры, – сказал Нэш. – Жареную картошку. И побыстрее.

Пока все дожидались заказа, Нэш отправился в сортир. Сортир, на удивление не очень грязный, находился во дворе. Очевидно, кто-то – скорее всего, женщина, которой платили гроши за уборку, – старался поддерживать его в не загаженном до ужаса состоянии.

Нэш вошел в кабинку и сделал свои дела. Подступил к раковине, заметил свое отражение в грязном зеркале. Поглядел на себя – поджарый, щетина на подбородке, одет в потертую черную джинсу – и с трудом узнал. Он мыл руки и рассматривал свое лицо. Неужели это он? Неужели он заключен в это тело? И почему он вдруг об этом задумался? Что все это значит?

Он выключил воду, вытер руки о джинсы. Лицо в зеркале…

Это ведь он, верно?

В сортире было тихо. Внезапно зеркало раскололось с громким треском, будто на стекло уронили камень. Трещина пробежала сверху донизу через отражение Нэша, прямо у него между глаз.

Нэш заморгал.

Зеркало треснуло еще раз, горизонтально. Трещина была короче и пересекала первую ближе к верху.

Нэш замер.

Его было почти невозможно напугать, потому что он никогда не опасался за свою жизнь, но сейчас ему стало страшновато. Трещины почему-то не доходили до краев зеркала. А еще они были очень ровными. Они складывались в фигуру: короткая линия пересекала длинную под прямым углом, ближе к верху.

Хорошо известный символ. Он есть в каждой церкви и на обложке каждой Библии.

Нэш услышал какое-то бульканье.

В кабинке, из которой он только что вышел, и во всех остальных кабинках забулькало жидко, но вязко и гулко. Будто в туалете спустили воду, только наоборот.

Уровень воды в унитазах повышался на глазах. Сначала вода была чистой, но быстро побурела и загустела.

И стала вонять. Страшно.

А потом вонючая жижа начала переливаться через край, волна за волной – больше, чем во всех трубах окрестной канализации. Как будто в этот сортир хлынуло все дерьмо на свете.

Нэш попятился и выскочил на улицу, прежде чем мерзкая жижа коснулась его ног.

Остальные сидели за столом и молча жевали бургеры. Порция Нэша дожидалась его на прилавке. Нэш не стал говорить хозяевам магазинчика, что у них проблемы с канализацией, – ему было все равно.