Хаос

Шон помнил все это время. Он помнит меня с самого прослушивания, с того момента, как впервые встретился со мной взглядом после шести лет отсутствия. Он знал, когда устроил мне неприятности на нашей первой репетиции, и в конце концов я запустила ему в голову медиатором. Он знал, когда я поцеловала его в Mayhem, когда он поцеловал меня в ответ, и я закончила тем, что выставила себя идиоткой в автобусе. Он знал это, когда мы сидели на крыше отеля, и я призналась, что влюбилась в него в старших классах. Он знал это с каждым украденным поцелуем, с каждой улыбкой, с каждым разом выставляя меня глупой гребаной влюбленной пятнадцатилетней девчонкой.

Предательство растет в моем животе и распространяется как сорняк, заглушая бабочек и делая одну вещь совершенно ясной: он не хочет рассказывать парням о нас, потому что не хочет, чтобы они знали. Он не хотел, чтобы они знали тогда, и ничего не изменилось. Он сказал Майку только потому, что Майк поймал нас и ему нужно было серьезное объяснение. Но он не хочет, чтобы я рассказала Роуэн, или Ди, или Кэлу, или Лэти, потому что после всех этих лет я все еще являюсь его грязной маленькой тайной.

Когда он входит в автобус и улыбается мне, я изо всех сил стараюсь не пересечь разделяющее нас расстояние и не влепить ему пощечину. Он больше не мой парень, не тот парень, который заставил меня хихикать сегодня вечером на сцене. Это тот парень, который трахал меня в темной комнате и никогда не звонил. Это тот парень, который лгал мне месяцами. Тот, который разбил мне сердце — дважды.

Один раз, позор мне. Дважды, с тобой все кончено, черт возьми.

После того как Адам и Джоэль проходят мимо меня, чтобы добраться до задней части автобуса, я хватаю Шона за руку и тащу его вперед, закрывая разделительные занавески всю дорогу. Водила все еще в другом автобусе, и у меня есть всего несколько минут, прежде чем он появится, чтобы отвезти нас в следующий город.

— Сегодня ты выглядел потрясающе на сцене, — говорю я с маниакальным безрассудством в голосе, которое, надеюсь, он не слышит. Я смело протягиваю руку и запускаю пальцы в его волосы, дикая энергия гудит в моих венах и угрожает заставить мои пальцы дрожать.

Было бы легко противостоять ему, и ему было бы легко лгать. Я бы выглядела абсолютно сумасшедшей, как еще одна из презренных фанаток, которых он, я уверена, собирал годами. Шон мог отрицать все — каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое слово… каждую чертову вещь, которую я была достаточно глупа, возведя в нечто значимое. И, честно говоря, я не сомневаюсь, кому поверят остальные ребята. Забытой маленькой девочке из старшей школы? Или их лучшему другу с незапамятных времен?

Ага. Без вариантов.

Так что вместо того, чтобы кричать, плакать и бить Шона коленом в значимое место, я запутываюсь пальцами в его волосах, сверкая ему дерзкой улыбкой, полной дурных намерений. И когда зеленое пламя в его глазах вспыхивает, я могу сказать, что он неверно истолковывает каждый мой жест.

Мои пальцы все еще крутятся, когда его губы опускаются на мои. Он целует меня так же, как и прошлой ночью, и от осознания этого я отстраняюсь, но медленно.

— Можешь себе представить, сколько раз мы бы уже переспали, если бы ты знал о моей влюбленности в тебя в старших классах? — шепчу я, внимательно наблюдая за его реакцией и стараясь не слишком надеяться.

Я даю ему возможность признаться во всем. Все эти месяцы всё, что ему нужно было сделать, это сказать мне правду и всего одно слово. «Прости» — это все, что мне нужно было услышать, чтобы простить его, и я даю ему последний шанс сказать это.

Его пылающий взгляд встречается с моим на расстоянии нескольких сантиметров, и я наблюдаю, как он тускнеет и трезвеет. Теперь, когда я знаю, что искать, я замечаю это — узнавание.

Он снова целует меня, и я замечаю, что это тоже отвлекающий маневр. Надежда в моей груди тускнеет, и я снова отстраняюсь.

— Знаешь, я уже думал об этом. — Он смотрит на меня, а я смотрю на него в ответ, пытаясь увидеть в нем того парня, который был со мной прошлой ночью, а не того, кто лгал мне в лицо четыре с половиной месяца подряд. — О том, каково это, быть с тобой… Держу пари, мы были бы великолепны.

Я отчаянно хочу, чтобы он просто признал это — сказал мне, что я не забыта, сказал, что я стою того, чтобы меня помнить, заставил меня поверить, что всегда помнил обо мне.

— У нас все великолепно сейчас, — говорит Шон, и на этот раз, когда его пальцы путаются в моих волосах, он не отстраняется. То, как он целует меня, заставляет меня притворяться. Я чувствую, что начинаю падать — начинаю забывать, прощать — и единственный способ спасти себя — это укусить. Сильно.

— Черт! — Он отскакивает от меня, прижимая руку ко рту. Он смотрит на меня как на одержимую, и, возможно, так оно и есть, потому что все, что я могу сделать, это тупо смотреть на него. Как будто вижу его впервые, чужими глазами.

— Какого черта это было? — Он вытирает большим пальцем нижнюю губу и смотрит на полоску красной крови, которая осталась на линиях отпечатка его большого пальца.

— Наверное, я увлеклась.