Хаос любви. История чувств от «Пира» до квира

На Огигии не хватает еще кое-чего. Калипсо и Одиссей занимались сексом каждую ночь в течение семи лет – около 2500 раз. Но детей у них нет. Их отсутствие сигнализирует и о другом. На Огигии один день неотличим от следующего, будущее от прошлого. Возвращаясь на Итаку, где живет его единственный сын, Одиссей возвращается туда, где есть будущее, открытое и непрописанное.

Огигия – нереальный остров, сказочное место, как и все остальные, которые Одиссей посещает по пути домой. Его путешествие пролегает не через реальные места, потому что и сам он, пребывая в них, не является реальным Одиссеем. Кажущаяся странной форма поэмы, в которой необъяснимым образом переплетены «Гамлет» (драма Пенелопы и женихов) и «Синдбад-мореход» (приключения Одиссея), на самом деле отражает саму ее суть.

Когда Одиссей покидает Калипсо и начинает наконец приближаться к Итаке, а не отдаляться от нее, промежуточным портом назначения служит страна феаков, на этот раз полуреальная: например, феакийские корабли плавают на автопилоте, но плавают они между реально существующими землями. На острове феаков он встречает свое истинное «я» в песнях аэда Демодока и вновь возвращает себе свою идентичность:

Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих
Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный

[267].

До небес, вне всяких сомнений. Но по всей земле под небесами тоже. В этом и заключается разгадка того, почему женихи так интересуются Пенелопой.

Как люди моего поколения выросли в 1950-х на рассказах о героях Второй мировой войны, Телемах и женихи росли, слушая о героях Троянской войны. Бессчетное число раз они должны были слышать, как аэды воспевают этих великих людей, чьи подвиги, должно быть, занимали их воображение. Как они хотели быть похожими на них, быть ими! Думаю, это объясняет, почему женихи так молоды и хотят Пенелопу. Они молоды, потому что представляют следующее поколение – тех, кто не сражался под Троей. А Пенелопу они хотят, потому что она жена Одиссея. Обладать ей – все равно что быть Одиссеем. Даже если они просто находятся рядом с ней и обивают пороги дома Одиссея, это приближает их к тому, чего они жаждут больше всего на свете.

Два эпизода свидетельствуют об этом в особенности. В первом Афина прибывает в Итаку в переоблаченном виде, чтобы побудить Телемаха разведать судьбу отца. Она спрашивает, действительно ли он сын Одиссея. Он отвечает:

Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать.
Мать уверяет, что сын я ему, но сам я не знаю:
Ведать о том, кто отец наш, наверное, нам невозможно

[268].

Его неуверенность продиктована сомнениями (чем же еще) в собственном достоинстве: «Достоин ли я быть сыном Одиссея?» Схожий вопрос и потенциальный ответ должны были приходить на ум каждому из женихов: «Если я могу завоевать сердце Пенелопы, я равен Одиссею; я так же хорош, как и поколение моего отца; я сын своего отца; я мужчина».

В другом эпизоде Антиной, один из самых выдающихся женихов, описывает, что его привлекает в Пенелопе:

Разумом щедро ее одарила Афина; не только
В разных она рукодельях искусна, но также и много
Хитростей знает, неслыханных в древние дни и ахейским
Женам прекраснокудрявым неведомых; что ни Алкмене
Древней, ни Тиро, ни пышно-венчанной царевне Микене
В ум не входило, то ныне увертливый ум Пенелопы
Нам ко вреду изобрел…

[269]

Молодого человека привлекают странные черты. Дары Афродиты должны были бы волновать его больше даров Афины. В описании Антиноя Пенелопа напоминает Одиссея. Она так же хороша в женских делах, как он в мужских, – вот единственная разница. Что Антиноя (как и другие женихи) восхищает в Пенелопе, что влечет его, так это ее сходство с мужем. Одиссей – реальный (хоть и бессознательный) объект его эроса; Пенелопа же (наряду с прочими вещами, без сомнения) – замещающий объект.

Женщины, с которыми Антиной сравнивает Пенелопу, кажутся выбранными только ради того, чтобы польстить ей. Но дело не только в этом. Все они родили знаменитых сыновей: Тиро была матерью Пелея (отца Ахиллеса) [270], Алкмена – Геракла, Микена – Аргуса [271]. Поэтому, описывая Пенелопу, годящуюся ему в матери, Антиной воображает себя не только Одиссеем, но также – в эдиповом духе – знаменитым сыном. Или яблоня, как он говорит, или хотя бы яблоко.