Хаос любви. История чувств от «Пира» до квира

В Соединенных Штатах и других западных странах большинство людей согласны с тем, что в школах должно даваться сексуальное образование. Однако единого мнения относительно того, как оно должно даваться, нет. Традиционалисты (чьи взгляды часто, но не всегда основываются на религиозных учениях) считают, что «единственной дозволенной и морально уважаемой формой половой жизни является гетеросексуальный половой акт между супругами». Либералы (часто, но не всегда обладающие секулярными моральными воззрениями) считают «морально допустимым все, на что добровольно и осознанно соглашаются компетентные взрослые и что не причиняет вреда третьим лицам». Поскольку сексуальные ценности в какой-то степени определяют образ жизни в целом, родители, считающие сексуальные ценности своего ребенка неправильными, будут считать и жизнь, которую он ведет, «убогой и недостойной». Таким образом, в либерально-демократическом обществе, стремящемся к консенсусу между конкурирующими концепциями хорошей жизни, половое воспитание в государственных школах будет неизбежно содержать противоречивые посылы [312].

Однако даже если бы эти посылы были не такими противоречивыми, они (как и интимная демократия Гидденса) не изменили бы того, что не способно изменить половое просвещение как таковое. «Поначалу каждый ребенок, – пишет Адам Филлипс, – это единственный ребенок. <…> Иными словами, наши начальные представления, относящиеся к привилегиям и частной жизни, собственности и причастности, моногамны. Это материал, лежащий в основе моногамии» [313]. В той мере, в какой наши начальные представления моногамны, любая попытка изменить нормы традиционной любви рискует выплеснуть ребенка вместе с водой.

Несмотря на это, перед нами проблема курицы и яйца. Наши первые представления о любви являются моногамными и частнособственническими. Но когда Мамочка и Папочка весь день работают, даже своему ребенку они могут отдать лишь часть себя. Другие близкие, включая Папочку, должны помогать Мамочке. А это значит, что привычное младенческое па-де-де [314] меняется. Мы, может, и впитали моногамную, гетересексуальную, расово гомогенную любовь с молоком матери, но о наших детях и детях наших детей этого уже не скажешь. Они могут иметь двух отцов, двух матерей или биологического отца-гомосексуала, гетеросексуальную белую биологическую мать и евразийского бисексуального опекуна. Моногамия для них (как и сексуальная идентичность для демократических партнеров Гидденса) будет одним из жизненных стилей, рефлексивным достижением.

«Тайна того, что такое влюбленная пара, – это практически последняя оставшаяся нам настоящая тайна, и когда мы подойдем к ее разгадке, нужда в литературе – или даже в самой любви – отпадет», – пишет Мейвис Галлант [315]. Придем ли мы к тому, что отношения перестанут мыслиться как судьба? Сомневаюсь. Но даже если и придем, это место займет тайна n-кратных отношений. Им не будет свойственна моногамия, впитанная нами с материнским молоком. Но они будут не менее таинственными, не менее вдохновляющими на литературные произведения и не менее проблематичными для нашей любовной жизни.

Благодарности

Мои идеи о любви обрели первые очертания на семинаре (называвшемся «Любовный класс») в Рид-колледже, а затем получили развитие в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл. Стив Арконович, Нира Бадвар, Энн Бейкер, Дорит Бар-Он, Лючия Бинотти, Дженан Исмаэль, Рэйчел Кратц и Патрик Миллер обсуждали ранние версии рукописи, критикуя и вдохновляя меня. В частности, Энн запутала меня по поводу любви не меньше, чем я ее (или даже больше). Восемь анонимных читателей указали мне на работы, которых я не знал, и ошибки, которых не заметил, а также помогли увидеть написанное мною в новом свете (а один даже посоветовал не издавать эту книгу под моим собственным именем!). Мне хотелось бы поблагодарить каждого из них лично. По чистой случайности, в отношении одного это возможно. Итак, благодарю Кэндис Воглер за очень личную оценку рукописи. Пол Вудрафф не был анонимным, поскольку всегда считал себя моим другом. Он был и остается им!

Джанет Цвейг получила некую предшественницу этой книги в электронном письме. Как это обычно бывает, одно потянуло за собой другое, и в результате ее идеи о любви оказали серьезное влияние на мои. За эту электронную переписку и многое другое я перед ней в долгу.