Хаос на пороге (сборник)

– Это именно то, что нам нужно, – сказал Филипс, облегченно вздохнув. – То, что нужно, чтобы одолеть эту дрянь. Я чувствую.

Исследователи были уверены: заболевание, поразившее Тринадцатую, – неизвестная прежде форма энцефаломиелита. На этом их уверенность заканчивалась. С каждым разносчиком, погибшим от пуль полицейских, уходила надежда на изучение хода заболевания. Тринадцатая была очень ценной находкой.

То, что ее удалось взять живьем, давало возможность собрать эпидемиологический анамнез. Допрашивать ее было без толку – подобно остальным, она совершенно не владела речью, – однако следовало осмотреть ее одежду в поисках следов токсических веществ, и ротовую полость – чтобы составить представление о диете. Возбудитель мог прятаться где угодно.

В Центре искали хоть какую-то зацепку. Исследователи считали, что объект номер тринадцать и дюжина тел в морге – лишь вершина айсберга. Установить, сколько людей уже инфицировано, сколько одичалых разносчиков заразы разгуливают на свободе, было невозможно. Первичные симптомы никого не насторожили – их, вероятно, списали на передозировку лошадиными транквилизаторами или диагностировали, как транзиторный психоз. Часть одичалых, должно быть, выскочила на трассу, где их сбили машины.

Чтобы разгадать ребус – выделить возбудитель и разработать вакцину или хотя бы адекватное лечение – требовалась информация, иными словами, требовалось заполучить живого разносчика заразы. Заняться этим поручили Уитмену – старшему оперативному сотруднику.

– Как ее звать-то? – спросил Филипс.

Уитмен решил, что ослышался, и переспросил:

– Что-что?

– Имя у нее есть? – спросил директор.

Уитмен на секунду задумался, но вспомнить не смог.

– Мне говорили, но я… я забыл. В отчете указано. – Он потер виски кончиками пальцев в надежде освежить память. – У меня был тяжелый день, и если…

Филипс наклонился через стол и схватил Уитмена за правую руку.

На указательном пальце оперативника багровели два пятнышка, две крохотных гематомы, по всем признакам – следы зубов.

Филипс вскинул бровь.

– Она прокусила перчатку, – произнес Уитмен, отвечая на немой вопрос директора. – Но до кожи не добралась.

– Точно?

– Совершенно точно, – заверил его Уитмен и отвел глаза.

Филипс сомневался в правдивости слов Уитмена: у того были все основания соврать. Но если его все-таки заразили, если существует хоть малейшая вероятность этого, что ж, – Уитмен сам очнется в палате пониженного давления. Филипс знал: Уитмен ему еще потребуется. Он кивнул и повернулся к мониторам, на которых, сидя на полу, мерно раскачивалась Тринадцатая.

Атланта, штат Джорджия

Положение было аховое.

Уитмен не раз бывал в передрягах. Вылетев из медицинского университета, он поступил на работу в Центр, где как раз устроили цирк вокруг атипичной пневмонии. Он видел вспышки холеры и туберкулеза в городах по всему восточному побережью, не говоря об очагах e.coli в ресторанах, расчетливые владельцы которых предлагали посетителям несвежее мясо. Наблюдать происходящее через призму микроскопа или хотя бы пластиковое смотровое окно защитного комбинезона было для него, оперативного работника, непозволительной роскошью. Он всегда оказывался в самой гуще обезумевшей толпы, зачастую без каких-либо средств защиты, кроме хирургической маски и перчаток, измазанных кровью и бог знает чем еще. И так день за днем. Его мучили кошмары и непреодолимое желание вымыть руки всякий раз, проходя мимо умывальника.

Сейчас дела обстояли куда хуже. Хотя никто не кашлял ему в лицо и не умирал у него на глазах. И, тем не менее, налитые кровью глаза не давали ему покоя.

Ничего не выражающие. Опустевшие. За которыми уже никого нет.

Как ни крути, а в чрезвычайной ситуации есть одно преимущество – ее брали под контроль. Летальные возбудители непостижимым образом самоликвидировались, уничтожали популяцию хозяев прежде, чем успевали размножиться сами, или мутировали в сравнительно безобидные формы. В самом худшем случае кому-то приходилось изолировать болезнетворный микроорганизм и спешно искать лекарство. Кому-то приходилось не спать ночами, неделями просиживая в лаборатории. Кому-то, но не Уитмену.

Преимущество всякой чрезвычайной ситуации заключалось в том, что Уитмен возвращался домой. Ему не приходилось решать, кого помещать в карантин, кому назначать вакцину, а кому – очень действенное плацебо.

Той ночью ему удалось проспать почти семь часов кряду. Никто и ничто не беспокоил его сон. Когда зазвонил телефон, он снял трубку: в противном случае его бы забросали сообщениями, а если бы он и тогда не ответил, стали бы ломиться к нему в квартиру. Он подписал контракт, по условиям которого он должен всегда оставаться на связи.

– Я в отпуске, – буркнул он в трубку. – Перезвоните через три дня.

Звонил Филипс. Плохой знак.

– С сегодняшнего дня никаких отпусков.

– Вы лишаете меня выходных из-за…

Голос Филипса посуровел.

– Никто из сотрудников Центра не уйдет в отпуск до следующего распоряжения.