Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

И тут же отшатываюсь обратно, зажимая ладонями рот. Больно ударяюсь коленями о пол. Чай и завтрак покидают мой желудок так спешно, что я едва успеваю убрать руки на живот.

— Нет! Нет, нет, нет! — желчь обжигает рот, я хриплю и сиплю сквозь силу. Мертвы… Они все, все мертвы!

Гейл… Гейл, это ведь глупая шутка?

— Я не так хотел! — я не хотел такого результата выбора! — Нет! Не так! Не так хотел! Пожалуйста, верни их! Нет!

Гейл, Гейл, Гейл… Взгляд блуждает по полу, по стенам… Все красное, все. Крови так много, что она вот-вот зальет и меня тоже. Они все мертвы. Лежат, разорванные в клочья, там, в зале. Не дышат, не живут, не улыбаются… Их нет, их больше нет. Меня трясет, руки не слушаются. Блуждающий взгляд натыкается на что-то на полу. Золотые капельки чего-то густого — совсем рядом с Гейлом. А чуть поодаль… Чуть поодаль остатки кольца. Половинка золотого обруча с россыпью изумрудов.

Я знаю, чье это кольцо. Я, блять, знаю, чье это кольцо.

Паззл окончательно собрался, и сомнений не стало. Слезы превратились в колкий лед. Остался только крик и ненависть, захватившая с головой.

Ублюдок… Ублюдок! Мразь, как ты посмел? Как ты посмел забрать их у меня?! Я найду тебя, кусок дерьма! Уничтожу! Причиню столько боли, сколько ты причинил им! За все сполна отплачу, за все!

Я ведь не этого хотел, когда просил сделать выбор за меня! Они не заслужили этого! Не заслужили боли, страха, смерти. Они не заслужили быть преданными тобой…

Диггори… Ты сам подписал себе смертный приговор! Я это так просто не оставлю! Ты у меня еще поплатишься!

— Мортем! Боже… — крик Евы вторгается в комнату, в которой запах крови повис пеленой плотного тумана.

Я не прощу тебя, Диггори!

========== Мама ==========

— Итак, вы говорите, что на месте преступления не были? — Щелчок авторучки пронзает мое сознание словно острый нож. Но губы не дрожат, а взгляд направлен прямо в глаза копа, скрытые за внушительными очками.

Мутно-голубые, чем-то неуловимо похожие на глаза Гейла, они сверлят меня, расцарапывая свежую душевную рану.

— Да. Друзья звонили мне, но я не взял трубку. Потом они мне не ответили. Я думал, что они просто заняты… — каждое слово через силу, выдавить их из сжатого спазмом мучительного страдания горла тяжело. Мои сжатые в кулаки ладони, сложенные на крепко сведенных коленях, подрагивают. — О случившемся я узнал только сегодня утром, из звонка матери моего друга Гейла.

Это произошло вчера.

Вчера… Я потерял всех своих друзей, самых дорогих мне людей на всем белом свете. Их больше нет. Моих друзей… Огоньков моей души, без которых все теряло смысл… Их у меня забрали — так жестоко, так бесчеловечно отняли, изорвав в клочья все наше будущее. У нас было столько планов, столько мечтаний… Мы хотели пойти на пляж, отпраздновать начало нового учебного года, снова драться с Закки и его ребятами, просто жить, в конце концов… Но наше будущее уничтожили. Вместе с ними.

Сердце разрывается от боли. Злость, накатившая на меня вчера бурным приливом вместе с песком уверенности, ушла. Теперь нет ничего, кроме горького раскаяния и желания повернуть время вспять. Нет слез, нет крика…

Я не так хотел. Я ведь не хотел их смерти. Умоляя решить мою дилемму выбора между двумя мирами, я не просил делать это так… Чудовищно.

За что? За что они? Почему не я? Хаос, почему они, а не я? Я хочу услышать ответ, но глухая тишина в моей голове не отвечает ничем, кроме как горькими рыданиями, запрятанными глубоко в себе. Ответа на эти вопросы в моей голове не существует. В ней есть только кучка мыслей, ничего не могущих изменить.

Я не помню, как вчера попал домой. Вроде, Ева вытащила меня к дороге, но это не точно. Вроде, Лорел отвез меня к нам — это уже точнее, я могу припомнить, как он усаживал меня рядом с собой и снова давил педаль газа в пол. Кажется, они говорили о чем-то, причем на повышенных тонах. Но я ничего, совсем ничего не помню точно. Все, что отложилось у меня в памяти — два долгих часа в остывающей ванне, которые я провел, пялясь в плитки стены и захлебываясь немыми слезами.

Утром мне позвонила Лина Нейлсон — мама Гейла. Она так плакала, когда рассказывала мне о смерти сына… А мне приходилось играть удивление для нее. Чтобы никто не заподозрил, чтобы никто не узнал о моей вине. Чтобы никто не обвинил. Как я ненавидел себя в этот момент. Как ненавижу себя сейчас.

Сразу после нее позвонили полицейские — они пригласили меня в полицейский участок. Я думал, собирались обвинять. Мои отпечатки там были везде, я наследил конкретно. Думал, что попал, что моя месть закончилась, не начавшись, боялся. Не за себя, правда, а за жизнь друзей, за которую мог не отыграться.