Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

Я просыпаюсь от того, что давлюсь собственной слюной. А открыв глаза, вижу знакомый белый потолок в россыпи тонких трещинок.

Сон. Это был просто сон. Но, черт побери, как же он был реален. Боль все еще жжет щеку, а ненависть и печаль - душу.

Я сажусь на кровати. Кутаюсь в тонкую ткань одеяла, надеясь, что оно может спасти меня от реальности. Но обжигает холод, а жестокий мир легко прорывает тонкую защиту.

Сегодня похороны. Со дня смерти моих друзей прошло четыре дня. Четыре мучительных дня, проведенных в изматывающих поисках Диггори и Томми. Каждый день я снова и снова просыпался, вставал, бегал по городу - до тех пор, пока не падал от полного изнеможения и острой боли в солнечном сплетении. Я шел вперед, ведомый лишь своим гневом и жаждой мести. До тех пор, пока они не иссякали, а во мне не осталась только пустота, заполнить которую не могли ни помощь Мартины, ни чай Евы, ни колкости Селины, ни даже тепло ладоней Харона.

Сегодня пустота в моей груди еще более тяжелая. Я ощущаю ее почти физически, словно она может раздавить меня, размазать по простыням тонким слоем. Потому что я осознаю, что вот сейчас я должен буду встать, собраться и с помощью Харона добраться до южного кладбища Сван Вейли, где на моих глазах двенадцать пустых гробов символически опустят в землю, проведя похороны лишь номинально, чтобы успокоить боль в душе и позволить полиции избавится от молящих о почтении к умершим родственников. Сил плакать больше не осталось. Сил ненавидеть, вообще-то, тоже.

Я больше мертв, чем жив. Вроде дышу, вроде вижу, вроде даже сплю. Но все это разбивается о душевную пустоту и пришедшую за горем, злобой и действиями апатию. Я отлично знаю это состояние - оно мне как родное. Так я чувствовал себя, когда умерла бабушка. Когда она ушла, я тоже горевал, тоже злился, а потом - разбился. Тогда из осколков меня собрали друзья - все вместе, единым тандемом, всеми своими подростковыми силами. А кто поможет мне теперь? Харон, который слишком занят поисками своего ебанутого дядюшки и попытками сохранить свою маскировку? Селина, не умеющая даже слова ласкового сказать? Может, Ева, сочувствие которой причиняло мне лишь больше боли? Нет, они не помогут.

А больше и некому.

Я поднимаюсь с кровати. Больше на инстинктах, на каком-то непонятном мне двигателе, который почему то все еще работает. Возможно, на простом “надо”. Надо почтить их память. Надо быть там, когда все мое счастье будет спрятано под толщей земли. А может, просто потому, что я должен что-то делать. Должен встать, должен пойти, иначе сойду с ума от тишины и мыслей, которые душат.

В любом случае, я поднимаюсь. Не ощущаю жара и боли, когда солнечный лучик бьет по глазам. Просто моргаю, разворачиваюсь и медленно бреду на кухню, оставляя позади одеяло.

Сон, этот странный сон… Порождение моего сознания. Очередная его попытка уверить меня в том, что Томми, мой малыш Томми, еще жив. Что эта ниточка уцелела. Я хочу зацепиться за нее. Но натыкаюсь на стену. Как в переносном значении, так и в обычном. Боль отрезвляет и возвращает апатию.

Может ли он еще быть жив? Прошло уже четыре дня. За четыре дня Хаос мог сделать с Томми что угодно. Возможно, сейчас малыш лежит где-нибудь под мостом Сван Вейли, утопленный, пожранный ненасытной тварью. Возможно, искать его живым уже нет смысла. А я все надеюсь, так глупо и так отчаянно, что даже смешно становится.

Могу ли я еще надеяться на лучшее? Могу ли я пытаться? Сегодня - похороны моих друзей. И это лишает какой-либо воли к движению. Ведь… Ведь это моя вина. Моя и только моя.

Если бы они не были знакомы со мной, они были бы живы. Если бы я не навел Хаоса на них, они были бы живы. Наконец, если бы он выбрал меня, они были бы живы. Эти мысли преследовали меня четыре дня. Я заглушал их как мог. Был слишком занят, чтобы думать - преследовал, бегал, гнался, искал, и так снова и снова, до черных пятен перед глазами, до боли в натруженных мышцах и благостной пустоты в голове. Но сегодня я не могу снова сорваться с места, позволяя потоку времени унести мысли прочь. Сегодня последний день, когда я могу попрощаться с друзьями и сказать им “прости”, которое ничего уже не исправит.

Могу ли я ненавидеть кого-то сильнее, чем ненавижу себя сейчас?

***

Харон отвез меня на кладбище прямо к началу церемонии. Всю дорогу я сидел тихо, сложив руки на коленях и смотря в окно, на пролетающие за ним пейзажи города. Я не позавтракал, но голода не чувствовал. По сути, я вообще ничего не чувствовал, кроме, разве что, пустоты. Я не мог нормально двигаться, но боли не чувствовал. Смерть физическая не дышала мне в спину, но морально я чувствовал ее холод и молился, чтобы ее объятия настигли меня как можно скорее.

- Мне забрать тебя? - Я почти не слышал Харон - только стук крови в своих ушах.

- Нет, - голос почти не подчинялся мне. Невыплаканные слезы просились наружу, умоляя снова дать себе волю.

- Мортем… - он не останавливал меня. Не держал за руку, не умолял остаться, не просил отказаться от всего и не причинять себе больше боли. И за это ему спасибо. - Прости.