Хаос в школе Прескотт (ЛП)

Офелия отмечает нашу близость, и ее идеально отточенная улыбка на секунду соскальзывает.

— До меня дошел слух, что тебя исключили, — начинает она, пригубив кофе. Ее темные волосы заплетены в замысловатую прическу, похожие носят только девушки и женщины, когда собираются на выпускной или свадьбу, а вовсе не на будничные завтраки со своими детьми.

Это послужило первым знаком, что она боится Виктора.

Она бы не стала трудиться над возведением лишних стен, если бы была уверена в своих силах.

— Не исключили, мама, — исправляет Вик, кладя руку на мое голое бедро. Его пальцы пробегают туда-сюда, периодически поглаживая и делая для меня задачу сосредоточиться на разговоре экстремально сложной. Его глаза цвета кремния неотрывно смотрели на его мать, молча бросая ей вызов, черно-фиолетовые волосы лежат идеально, а другая рука, полностью заполненная различными рисунками, покоится на столе. — Меня отстранили, и, к тому же, это всего на два дня. Тебе не о чем переживать, я на правильном пути к получению образования.

— А твой директор не совсем так описал мне положение дел по телефону, — настаивает она, и пальцы Виктора поднимаются выше, чем следовало бы. Дерьмо. Бесконтрольная дрожь вернулась, и руки начинают трястись, пока я ковыряла круассан, поэтому я оставляю выпечку и берусь за кофе. Вик заливается смехом. Моя задача — играть свою роль, но я собираюсь показать ему, что не нахожусь в рабстве у того напряжения, что повисло между нами.

Я сижу с прямой спиной, сердце так громко стучит, что я едва слышу их острый разговор и делаю все возможное, чтобы не застонать от горячих прикосновений его пальцев, которые уже успели прижаться к передней части моих трусиков.

Отпиваю кофе, и горячая жидкость обжигает мне язык, и я, пользуясь возможностью, пытаюсь сфокусироваться на ожоге, а не на настигающем меня оргазме.

Я чувствую, как что-то теплое разлилось между бедрами, и начинаю ерзать на стуле.

— Директор Ванн? — спрашивает Вик и смеётся хриплым смехом, его губы складываются в ухмылку. — Тебе следует подумать о том, чтобы простить его. Иногда он слишком занят тем, что извращает детей, поэтому путается в информации. Ты, наверно, помнишь, как неделю назад он решил, что я храню наркотики в своем шкафчике.

Ноздри Офелии раздулись, но какую бы дерзость она ни собиралась сказать в ответ, она прерывается появлением пожилого мужчины, он выглядит ухоженно, а его глаза, как мне кажется, слишком долго пялятся на мой глубокий вырез. Какое-то время он изучает доступные его глазу татуировки, а потом вспоминает, что помимо нас двоих, в комнате находится его девушка.

— Офелия, — мурчит он и присаживается, чтобы запечатлеть поцелуй на ее губах. Она отодвигается от него с хмурым выражением лица. До сих пор не могу поверить в то, что Вик так просто сообщил о директоре Ванне.

Во рту пересыхает, и я делаю еще один глоток кофе. Пальцы Виктора ведут опасную игру, продолжая поглаживать чувствительную плоть моего внутреннего бедра, все ближе и ближе подводил меня к концу. Первый оргазм слишком силен, чтобы сдержать его. Я слишком сильно ставлю кружку на блюдце, что раздаётся громкий звон, и Офелия со своим любовником обращают на меня взгляды.

Однако, Вик смотрит прямо перед собой, его рот искривился в жестокой ухмылке.

— Ты не представишь меня, мама? — он спрашивает с деланной манерностью послушного сынка. В его голосе звучит что-то предостерегающее, словно он заявляет, что готов ко всему, чтобы его мать не выкинула. — В конце концов, я твой единственный сын.

— Том Мюллер, — подаёт голос мужчина, представлялась. Он слишком поверхностный и здорово собран, но его энергетика напоминает какого-то склизкого червя, готова поспорить, что у него есть грешок вроде заинтересованности «вишенками» маленьких девочек.

Он протягивает руку для рукопожатия, но Вик на него не отвечает, и тогда он обращает свое внимание ко мне.

— А ты, должно быть…

— Не говори с моей невестой, — рыкает Вик, стискивая челюсть, его пальцы прижаты к мокрой ткани моих трусиков. Я сильно прикусываю нижнюю губу, пока она не начинает кровоточить, и у меня на языке перемешивается вкус металла и кофе. — Ты ей не нравишься.

— Твоя девушка не может говорить сама за себя? — Том улыбается мне улыбкой продавца поддержанных автомобилей.

— Ты мне не нравишься, — повторяю я, и его лицо меняется, иллюзия вежливости и открытости разбивается на множество осколков. Неужели его подхалимская манера поведения на кого-то срабатывает? Когда я смотрю на Вика, то вижу, как удовлетворение мерцает в его глазах, и внутри загорается интерес, есть ли на его памяти другой опыт знакомства своей девушки с парнями его матери.

— Как долго нам еще нужно будет сидеть здесь и претворяться, как будто эта пчеломатка, которая называет себя твоей матерью, не пытается украсть наследство из-под твоего носа, чтобы спонсировать красивую жизнь своего пижона-парня?