Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

И в первый, и во второй, и в третий день оказалось, что мне от этого очень не по себе. Конечно, мама, бабушка, мои друзья, те-то и те-то – все они любят меня; но было бы гораздо безопаснее немного поговорить с Богом и сказать Ему: «Благослови и сохрани!» А потом я понял, что все обстоит иначе.

Поэтому первое, что можно сделать, – это ответить себе на вопрос: «Я молюсь потому, что во сне, когда я сам не могу защитить себя, мне неуютно и хочется, чтобы Бог за мной присматривал?» Если дело обстоит так – очень жаль, потому что это все равно что заводить друзей, рассчитывая от них что-нибудь получить, – а такие отношения уже нельзя назвать дружбой.

Затем можно спросить себя: почему я предстаю перед Богом – потому что меня так научили? Что я чувствую по этому поводу – возможно, ничего? Это просто привычка? Когда я встаю на молитву, действительно ли я хочу быть с Богом? Или я хочу, чтобы молитва как можно быстрее закончилась? Я читаю – вычитываю – то, что уродливо называют «молитвенным правилом», а сам поглядываю одним глазом в сторону стола и думаю, как бы скорее закончить и вернуться к Агате Кристи? Так дело обстоит? Если так, я думаю, нужно начать с того, что прямо сказать об этом Богу; встать перед Богом и сказать: «Послушай, у меня нет ни малейшего желания молиться. Все, что я хочу, – побыстрее с этим разделаться и вернуться к недочитанному роману». Или: «На самом деле я молюсь не ради встречи с Тобой, а чтобы обезопасить себя» и так далее. Я сейчас не собираюсь рассматривать все возможности неправильно предстать перед Богом, но если вы сделаете то, что я предложил, – у вас уже будет что сказать Богу, сказать со всей честностью, прямотой, искренностью: «Прости, я пришел как попрошайка, как нахлебник, я пришел к Тебе не потому, что мне нужен Ты или встреча с Тобой, я пришел, чтобы что-то от Тебя получить или потому что мне нужна своего рода безопасность». Если мы так поступим – наши отношения с Богом будут если и не хорошими, то, по крайней мере, честными, а это, пожалуй, важнее, чем правильное молитвословие.

* * *

Вернемся к тому, что я говорил в самом начале о книге Уэделов: что же стоит за моей молитвой? Да, я говорю: «Да будет воля Твоя», «Не введи нас во искушение», «Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем…» – но что стоит за этим? Действительно ли я хочу этого – или же, несмотря на свои благие намерения, я на самом деле молю дать мне время поступить наоборот? «Дай мне целомудрие – но не сейчас, дай мне терпение – после того как я закончу ссориться. Остави нам долги наша – прости прямо сейчас, а я разберусь с теми, кто должен мне, когда-нибудь потом».

Мне вспоминается – видите, я стараюсь быть с вами честным, – как юношей я насмерть рассорился с одним своим товарищем и не собирался его прощать. Но это было время, когда я только что открыл для себя Евангелие, открыл Бога и осознал: «Я не могу говорить „Прости, как я прощаю“, если на самом деле я не прощаю. Это ужасно». Тогда я пошел к тому же духовнику и сказал: «Что мне делать? Я ненавижу его всем нутром. Когда я говорю „как и я прощаю“, я про себя всегда думаю „всех, кроме него“. Что мне с этим делать?» Духовник мне ответил: «Очень просто: когда дойдешь до этого прошения в молитве Господней, скажи: „Господи, не прощай меня, как и я его не прощаю“». – «Но так я сделать не могу». – «Ты именно это и делаешь. Так что будь честен и скажи об этом». – «А вы не можете мне посоветовать, ну, что-нибудь другое? К примеру, помолиться за меня, чтобы как-нибудь все разрешилось?» – «Нет, не могу. Просто попытайся быть честным с Богом». Я отправился домой и, когда вечером дошел до слов «остави нам долги наша», остановился: не могу я этого сказать! Я же не хочу быть проклятым и сосланным в ад, как я проклинал и посылал в ад этого своего товарища. Так что я перескочил это прошение. Но это меня не успокоило, потому что в таком случае я и сам не получал никакого прощения. Я вернулся к отцу Афанасию и спросил: «Что же мне делать? Я же не могу сказать „прокляни меня, как я его проклинаю"». – «Ну, можешь попробовать что-нибудь не столь радикальное. Ты бы хотел простить его, если бы мог?» Я не был до конца уверен, но ответил: «Ну, наверное, если бы Бог мне помог, я бы, возможно, и захотел». «Хорошо, – сказал отец Афанасий. – Тогда, когда дойдешь до этого места, скажи: „Господи, я вовсе не прощаю его, но я бы хотел суметь простить его. Не мог бы Ты так же поступить со мной?"» Я попробовал, и это снова не сработало. Этот вариант не годился. Мне хотелось наверняка быть с Богом – а оказывался я, так сказать, где-то на границе, да еще и не с той ее стороны. И постепенно я осознал, что стою перед выбором – либо сказать Богу: «Я не хочу его прощать и не жду прощения от Тебя», либо решить: «Нет, я должен простить, я должен примириться». Слова молитвы загнали меня в угол. Я должен был примириться с обидчиком, я не мог больше быть врагом Богу – а ведь именно им я и был.

* * *