Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

Я был в Индии в начале 1960-х годов и вернулся под страшным впечатлением от того, что там видел: голод, нужду, страдания. Меня попросили рассказать об этом одной христианской общине в пригороде Лондона. Я говорил со всей страстью, на которую способен, – а я могу вложить в свою речь настоящую страсть, когда я ее испытываю. После этого мы помолились о голодающих, о нуждающихся, о страдающих. И когда я стоял у дверей храма вместе с настоятелем и прощался с прихожанами, ко мне подошла старушка, протянула руку и сказала: «Спасибо вам, отец Антоний, за такой интересный вечер!» Вот что она вынесла из этого вечера? Послушала о судьбе несчастных индусов, бездомных и голодных, и пошла домой пить чай или ужинать и рассказывать об этом всей своей семье: внукам, сыну и невестке? «Хочешь еще пирога? Подлить тебе еще немного чаю? Представляешь, а у них-то ничего этого нет!» Вот это-то и кажется мне во многом ужасным в заступничестве.

А вот обратный пример. Как-то в Латвии я встретил человека примерно моего возраста. Он был священником и провел тридцать шесть лет в советских тюрьмах и лагерях. Тридцать шесть лет – это около половины моей жизни, а для вас это больше, чем вся жизнь. Он сидел напротив меня с сияющими глазами и говорил: «Представляете, какое чудо сотворил со мной Господь! Советские власти не пускали священников ни в тюрьмы, ни в лагеря, и Он избрал меня, неопытного молодого священника. Он на пять лет поместил меня в тюрьму и на тридцать один год в концлагерь, чтобы я мог заботиться о людях, которым очень нужно было присутствие пастыря». Да, вот это заступничество, и этот священник был вправе и простить людей, которые посадили его в тюрьму и жестоко с ним обращались все эти годы, и благодарить Бога за то, что Он сделал для него.

– Думаю, важно то, что Бог стал неотъемлемой частью тварного мира, не переставая быть таким же трансцендентным, каким был. Теперь Бог является частью истории человечества и космической реальности мира, и если это исторический факт – а я верю в то, что это так, – весь мир оказывается в иной ситуации по отношению к Богу и в результате весь мир становится другим. Для меня эти события не заканчиваются с распятием Христа, они продолжаются Его Воскресением и Вознесением. Этот факт очень важен лично для меня. Я узнал Бога, когда был подростком, в момент, когда собирался окончательно отказаться от Евангелия. Я узнал Бога – рассказывать об этом во всех подробностях слишком долго, это настоящая романтическая история, – когда решил опровергнуть факт Его существования, прочитав Евангелие. И когда я читал Евангелие, то между первой и началом третьей главы я совершенно явственно ощутил, что Живой Христос стоит по ту сторону стола. Вы можете сказать, что я рехнулся и вот уже почти семьдесят лет являюсь сумасшедшим, но, осмелюсь заметить, есть сумасшедшие и похлеще меня, которые не в состоянии даже работать, а у меня все-таки есть работа…

Мне Бог открылся через Христа Воскресшего. И поскольку Живой Христос стоял в моем присутствии, я мог поверить в то, что Он – воскрес и что, значит, все остальное тоже правда. Видите, для меня история началась не с Боговоплощения. Это мой непосредственный личный опыт.

– Больше всего меня поражает в распятии то, что Христос избрал безраздельно принадлежать Богу и потому был отвергнут всеми людьми, которые не могли разделить с Ним этой решимости – любой ценой, идя на риск безумия любви, принадлежать Богу. Но, с другой стороны, стоя пред Богом, Он решил оставаться абсолютно солидарным, единым с людьми, которые отвергли Бога, отвернулись от Него и потеряли Его. Мне думается, самый трагичный момент Голгофы – когда Христос произносит: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?», потому что в этот момент Он разделил с безбожным человечеством единственное, что в конечном счете составляет трагедию, – потерю Бога – и умер от этого. И если не будет пройден весь путь, если Он не умрет от Своего соединения с человечеством, оставаясь в единении с Богом, ничего не произойдет. Знаете, кажется, в письмах французский писатель Рабле писал, что он готов отстаивать свои убеждения вплоть до повешения – но все же исключая виселицу. Если бы Христос был готов отстаивать Свою проповедь, исключая смерть, и умер бы в дряхлом старческом возрасте, мне думается, не было бы ни трагедии, ни победы.

– Если у вас есть какое-либо ощущение Бога – оно есть потому, что Господь открыл вам Себя, позволил прикоснуться к краю Своей одежды или взглянуть в Свое лицо, полное сострадания и любви. Но придумать Бога не мог бы никто. Можно было бы придумать идола, чтобы ему поклоняться, предмет ужаса, восхищения, но не Бога Живого, Который есть во всех религиях. Границу я бы провел следующим образом: я верю в то, что Воплощение – историческое событие, и это историческое событие невозможно превратить в притчу, миф или рассказ – оно произошло, и мир от этого стал другим. Мир, в котором существуют все религии, пронизан этой исторической реальностью пребывания Бога среди нас, он сосредоточен на ней.