Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

…Я слушал выступление одного священника, который определенно не имел опыта общения с детьми. Он разговаривал с нами, знаете, как с домашними животными: кис-кис, иди сюда. Он пытался представить христианство и Евангелие как нечто милое, кроткое, смиренное, симпатичное – полная противоположность тому, о чем мечтал любой мальчик моего возраста. Ведь мы мечтали о военной славе, а не о смирении. Поэтому я вернулся домой в гневе и негодовании, уверенный, что эта религия – не для меня. Будь я более образованным, я бы сказал словами Ницше, что христианство – религия рабов, но я в те дни не знал о Ницше, поэтому мне оставалось только резко отреагировать. Я решил опровергнуть факт существования Бога, прочитав Евангелие. Вернувшись домой, я попросил его у матери. Она дала мне книгу, которая до сих пор у меня хранится как сокровище. Я быстро обнаружил, что Евангелий четыре, решил, что одно должно быть короче остальных, и поскольку не ожидал ничего хорошего ни от одного из четырех, выбрал самое короткое. И тут я попался, потому что самое короткое Евангелие от Марка было написано апостолом для таких юношей, как я, молодых древнеримских грубиянов. Но, возможно, и это бы не убедило меня ни в чем, если бы во время чтения я внезапно не осознал, что по другую сторону стола Кто-то есть. И это, вне всяких сомнений для меня, был Сам живой Господь Иисус Христос. Я не могу объяснить этого, вы можете сказать, как многие говорили, что у меня был психоз и я был в каком-то безумном состоянии, – но в тот момент я был абсолютно уверен, что в комнате Кто-то есть, и абсолютно уверен, Кто именно. А если это правда, то все остальное – тоже правда.

Потом было принятие монашества и через некоторое время – священства. Вскоре после войны произошел еще один судьбоносный поворот в судьбе Антония Блума. Он собирался служить приходским священником во Франции, но во время поездки в Великобританию его пригласили стать капелланом в организации, занимавшейся развитием отношений между Англиканской и Православной Церквями. Англия так очаровала его, что он с готовностью согласился. Вскоре монах стал священником, священник – епископом. Это был смелый шаг – будущий владыка не знал ни слова по-английски и должен был выучить язык с нуля в возрасте 35 лет. Сегодня митрополит Антоний регулярно ездит из Лондона в Россию.

– Что именно вы чувствуете по отношению к своей родине, России, путешествуя между Востоком и Западом?

– Трудно сказать. Моя первая поездка была потрясающим опытом, тем, что на Западе назвали бы патологической любовью русского к своей земле, к небу, к березам, к русским пейзажам, и все это нахлынуло как страсть, как опьянение. Слышать, как все вокруг говорят на твоем языке, не думать о том, что делаешь грамматические ошибки, что не можешь подобрать правильное слово, как случается, когда я говорю по-английски. Все, что представляет собой современная Россия, было и до сих пор очень чуждо мне. Но то, что русские назовут «вечной Россией», дух страны, дух народа, борьба за истину и справедливость, свойственная русскому сердцу, – все это заставляет меня преклоняться, и я всегда возвращаюсь из России с ощущением, что, несмотря на официальное безбожие, на жестокость и трудность жизни, я вернулся из страны, в которой первостепенными являются духовные, а не материальные вопросы.

– Вы не раз говорили, что молитва может быть не только сильна, но и опасна. Что именно вы имеете в виду под «опасной»?

– Я употребил это слово, чтобы подчеркнуть, что нельзя подходить к Богу так, как турист подходит к интересному зданию. Нельзя обратиться к Богу без осознания того, что эта встреча – самая главная в жизни, потому что отвергнуть Бога, отвернуться и сказать «Нет, Ты не интересен мне настолько, чтобы я этим озаботился» – это навлечь на себя погибель.

Дело не в том, что Бог осудит нас, а в том, что, отвечая так, мы на самом деле говорим: «В таком случае то самое, что делает меня человеком, не имеет для меня значения».