Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

– Мне кажется, я провел все годы с того момента, непрестанно вопрошая себя, постоянно вникая, тщательно проверяя эту позицию, стараясь вынести ее на суд других людей. С годами мое мировоззрение уточнялось, становилось, возможно, немного глубже, я стал больше, как мне кажется, понимать, чем раньше. Но то главное, что тогда мне открылось о страдании людей, о невероятном значении и важности малых, а не только грандиозных дел, которых мы не можем осилить, о правомерности и ценности интеллектуальной и моральной цельности, о дерзновении поиска, – все это до сих пор не только живо во мне, но уверенность моя во всем этом лишь возросла, потому что я верю, что именно так Бог действует в мире и желает, чтобы и мы действовали так же.

«Не останется ничего, кроме истины» [52]

В лондонском храме Всех святых, где служит митрополит Антоний, около тысячи прихожан. Многие из них – русские эмигранты, другие – западноевропейцы, принявшие православие, и некоторые приняли его потому, что этот религиозный лидер глубоко повлиял на их духовную жизнь. Но для юного Андрея Блума, одного из миллионов русских эмигрантов, нашедших пристанище в Западной Европе в начале 1920-х годов, жизнь была жестока и не давала намеков на предстоящее религиозное призвание.

Митрополит Антоний: Мы тогда жили в настоящей бедности, порой голодали или оставались без крыши над головой. В результате времени на домашнюю жизнь почти не оставалось. Меня отдали в школу-интернат – это было единственной возможностью выжить. Не скажу, чтобы школа была особенно бедной, но в ней процветали насилие и жестокость. Первый год я жил в большом страхе. Боялся, что меня будут бить, потому что я рос, что называется, «хорошо воспитанным мальчиком», которого не научили драться и отвечать насилием на насилие. Поэтому довольно долго, пока я не научился драться, меня много били, и никто из учителей не вмешивался. Помню, я однажды подбежал к учителю за помощью. Он пнул меня обратно в толпу и сказал: «Дерись».

Когда мне было четырнадцать или пятнадцать лет, мы нашли квартиру, первую квартиру с момента нашего отъезда из Персии, то есть за семь или восемь лет. Это был рай. Мне были рады, а не прогоняли, я был счастлив. И даже сейчас, когда у меня бывают сны об истинном счастье, мне снится та квартира. Но совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что счастье пугало даже больше, чем трудности. Я обнаружил, что счастье само по себе, если у него нет никакого содержания, если оно никуда не ведет, – это просто бесконечная бессмыслица, а этого я вынести не мог. Пока жизнь была трудна, постоянно нужно было чему-то противостоять, а теперь противостоять было нечему. И тогда я решил – поскольку я был очень последовательным и решительным мальчиком, – что так я жить не буду, и если в течение года не найду в жизни смысл, покончу с собой…

Саморазрушения не произошло. Митрополит Антоний имел и имеет огромный запас духовной силы. Он свободно говорит на полудюжине языков, он обладает памятью, которая, похоже, никогда его не подводит. Можно предположить, что за невероятным самообладанием скрывается мощный дух, который в подходящей ситуации может вырваться, взорваться искренним смехом. В возрасте пятнадцати лет, в изгнании и невзгодах он смог совершить духовный рывок, в результате которого полностью посвятил себя Богу.