Хаосовершенство

«Странно, очень странно».

Обыкновенно шпана вела себя на Сретенке гораздо тише. Даже самые отмороженные представители уличных забияк знали, что в этом районе селятся люди «с положением», хоть и обитающие на Болоте, но предпочитающие жить спокойно и платящие СБА за охрану. Однако сейчас безов поблизости не наблюдалось. Да и привычной толкотни тоже — по опустевшей улице спешили по делам лишь редкие прохожие.

— Так что, нужны тебе наши деньги?

«Беспорядки!» — сообразила Пэт.

Еще в Шарике она прочитала о бузе на юге Болота. Пока ехала, коммуникатор не включала, все-таки мотоцикл, а не машина, и, похоже, пропустила пару горячих новостей.

— Это твой дом? Пригласишь?

Один из гопников шагнул вперед, оказавшись между девушкой и дверью в особняк.

— Крутая хата.

— Тоже папик подарил?

— Хочешь с ним познакомиться? — холодно поинтересовалась Пэт.

— А ты нас не пугай.

— Сегодня никому не страшно.

«Точно — беспорядки!»

Драться с гопотой Патриция не хотела, считала ниже своего достоинства. На ее счастье, из-за угла выехал патрульный пикап СБА.

— Увидимся, метелка, — пообещал решительный уголовник.

— Все в порядке?

— Все нормально, офицер, — кивнула девушка, наблюдая за удаляющимися гопниками. — Вы приехали вовремя.

И вернулась в седло мотоцикла, решив переставить «Судзуки» во внутренний двор особняка.

— Ма-ашина? — Олово кивнул на живописно раскиданные по подвалу останки «Ламборджини».

— Sensu stricto[8] это железяки и куски кузова, — поправил его Таратута. — Рус удалил все коды, так что никто и никогда не догадается, что она была дублем автомобиля Пэт.

— Двига-атель?

— А вот его мы разнесли в клочья.

«Ламборджини» работала на новой энергии и служила Русу образцом, демонстрировала, с чем придется столкнуться на Станции.

— Штука-а?

Олово понятия не имел, как правильно называется самый секретный блок двигателя «Ламборджини», а потому использовал традиционное для находящихся в затруднении мужчин обозначение.

— В чемодане.

Таратута ткнул пальцем в большой металлический кейс, на который Олово незамедлительно уселся — с этого момента он нес за «штуку» полную ответственность.

— Quia nominor leo,[9] — улыбнулся Филя.

— Теперь все? — осведомился Лакри.

Олово молча кивнул.

— Ребята заканчивают сборы. Минут через двадцать можем ехать.

— Тебе грустно?

Неожиданный вопрос Таратуты заставил Руса запнуться.

— Почему ты спросил?

— Ты три раза пытался запустить рабочую станцию.

— Ах, это…

Инженер криво усмехнулся.

Суперкомпьютер, прятавшийся под брюхом бюро, разобрали, рабочие станции умерли, превратились в безмозглые пустышки, но Рус машинально пытался вернуться к любимому делу. И отрицать охватившие его чувства было бы глупо.

— Я все это построил. — Лакри тоскливо оглядел подвал.

А перед внутренним взором вставали другие ангары, боксы, инструменты, стенды, станки, рабочие станции, кучи промасленных тряпок, валяющиеся под ногами детали и запах… ни с чем не сравнимый запах мастерской. Бюро было мечтой Руса, в него он вложил душу и теперь покидал.

— Ты вернешься, — пообещал Филя.

— Уверен?

— Если не сюда, то к работе — точно. У тебя обязательно будет еще одно бюро, твое собственное бюро. Multum sibi adicit virtus lacessita.[10]

— Начинать все заново?

— Ты не настолько старый, чтобы кряхтеть этот вопрос таким тоном. К тому же тебе не придется начинать с нуля, тебе помогут.

Лакри знал, что это не пустые слова. Он уже понял, что для своих Грязнов сделает все, а он, Рус, уже «свой». Другое дело, что в эту мастерскую он вложил частичку души, поскольку не собирался никуда уезжать.

— И все равно грустно.

— Тебе не повезло — ты живешь в эпоху перемен.

— Или в конце времен?

Быстрый взгляд на Филю — ответная улыбка.

— Мир устоит.

— Уверен?

— Он, собака, живучий, так что устоит, — пообещал Таратута. — И такой талант, как ты, Рус, без дела не останется.

— Пока я вижу лишь наступление хаоса.

— Ха-аос и совершенство следуют друг за-а другом, — неожиданно выдал всеми позабытый Олово.

— Ого! — Таратута с веселым удивлением посмотрел на маленького слугу. — Ты где это подслушал?

— Я-а…

Но закончить фразу Олово не успел: дверь распахнулась, и появившийся Зяблик выплеснул дурные вести:

— На Болоте совсем плохо!

— Рауля Хмурого давят!

Истошный вопль странного содержания вызвал закономерную реакцию:

— Ты что, пьяный? — Тимоха Бобры выразительно посмотрел на влетевшего в кабинет Петруху.

— Кто? — деловым тоном осведомился Николай Николаевич.

— Народ!

— Какой еще народ?! — взревел Тимоха. — Мы, твою мать, бандиты, а не верхолазы. Мы с народом заодно!

— Весь юг в заднице! Безы ушли нах, а Рауль с остатками канторы отступает к Сущевке…

— Это наша территория!

— Тимоха! Не ори!

Субтильный Николай Николаевич не часто позволял себе повышать голос на старшего, скорого на расправу брата. Знал, что Тимоха его не тронет, поскольку уважает за ум и дальновидность, но положением своим не злоупотреблял. А потому окрик дал мгновенный результат: здоровяк заткнулся.

— Петруха, говори по делу, — распорядился Николай Николаевич.

— Сегодня утром на Смоленке фургон с «синдином» нашли…