Характеристика

Девушку звали Зоя Басарева. Я был у нее классным наставником. Девочки-подростки, многие, как-то разом, дружно расцветают, и школьная форма не скрывает их превращений. Появляются парочки… Но, читая ее сочинения, я смутно сознавал, что ухаживания соучеников и парней-выпускников не по ней. Она ждала истинного чувства, а не игры в любовь. Зоя, подобно полевому цветку, не спешила склонить головку под первым порывом ветра. Ее сердечко сверяло свои движение по компасу высоких чувств.

Да, я радовался цельности ее натуры и не скрывал своей привязанности к ней. Иной раз Катерина выговаривала мне за это, но все же всегда шла мне навстречу, когда я просил поспрашивать Зою еще после очередной двойки по математике (точные науки девочке не давались). В их классе были девушки много краше, отличницы, но ни единая не внушала мне уверенности в глубине своих душевных качеств. Для меня Зоенька всегда была как дочь. (Мы с женой мечтали о дочурке, но природа распорядилась по-своему.) Она догадывалась о добром отношении и платила нам с Катюшей откровенностью и доверием. После окончания гимназии она поступила в техникум. Я подумал было, что она нас забудет, но нет — появлялась время от времени, забегала поболтать, посоветоваться… Потом поступила в институт. Я долго ничего не слышал о ней, пока она училась, виделись мы один или два раза. Она вернулась в Чуку работать и только тут наконец нашла своего Ромео. Было ей уже двадцать пять. До того момента я постоянно испытывал глухие угрызения совести: ведь не кто-то, я зарядил ее мировоззрение чрезмерной дозой максимализма. Для мужчины это, возможно, и не страшно, но женщина с такими представлениями о жизни может остаться вековухой…

Потому-то я нарадоваться не мог ее счастью. Да и в Зое каждый жест, каждое слово открывали перемену, она словно готова была взлететь от счастья. О ее избраннике я узнал в один из ее приходов, точнее, все вызнала о нем моя жена, вот уж мастерица выведывать тайны за чашечкой кофе со своим фирменным грушевым вареньем. И Зоя пообещала привести своего Румена к нам в гости.

Парень понравился мне с первого взгляда: безупречные черты, утонченное лицо, стальные глаза. Но от него исходила какая-то сверхсдержанность. И я испытал смутное беспокойство. Или предчувствие? Не могу сказать. После нашего разговора я посчитал его человеком себялюбивым и поверхностным. Конечно, возможен упрек в подсознательной ревности, но, уверяю вас, это не так. В общем, он и не старался произвести приятное впечатление. Когда Зоя и Румен ушли, Катя заявила, что они рождены друг для друга. Я что-то пробормотал в ответ, чтобы не обидеть жену, но меня не покидала мысль, что эти двое не похожи ни на одну из известных мне влюбленных пар… Румен, показалось мне, слишком холоден к тем порывам, которых превеликое множество, к тем, что ассоциируются у нас с понятием «любовь»: ласковые слова и взгляды, касанья рук… Не то чтобы этого не было вовсе, но на фоне Зоечкиной расточительности…

Потом землетрясение. Наворочало оно дел не в одном нашем квартале. Ходили слухи, что и на стройке были разрушения, обрывы линий, что двоих едва вызволили из-под коксобункера. Через несколько дней окружная газета напечатала статью о подвиге Румена Паскова, и я в сотый раз сказал себе: «Ковачев, в людях ты разбираться не научился».

Статью я прочел Кате, а она: «Вовремя тебя на пенсию спровадили! Да и я хороша… Положа руку на сердце и сама ведь грешила на мальчика. Слава богу, наши педагогические стандарты — одно, а жизнь… Ну и времена настали: строят тяп-ляп, все им темпы подавай…» Что я мог ей возразить?

В тот вечер у нас, стариков, в шахматном клубе только и разговоров было, что о несчастье, приключившемся с Пасковым. Тебе урок, учитель! Поставил легкомысленно парню троечку по нравственности, а он собой пожертвовал ради дела.

Мы надеялись, что Зоя зайдет непременно, но она появилась лишь через несколько дней.

Ананиеву я рассказал все подробно: как девушка целый вечер плакала — в тот день ей сказали, что Румену дали инвалидность, и парень прямо заявил ей, что их дороги теперь расходятся. Как я мог ее утешить? Как облегчить муки человека, еще вчера купавшегося в счастье, а теперь тонущего в собственных слезах от горя? Я городил чепуху. Зоенька бросалась на диван, заламывая руки, кусала побелевшие костяшки пальцев. Глаза все выплакала… «Я, я, виновата, — рыдала она, — если бы не я, Францалийскому бы век не попала в руки эта проклятая техника, Руми бы не полез в это пекло. Если есть на этом свете справедливость, то я должна быть наказана!» Какой у девушки характер оказался! Я и не подозревал.

И жена моя раскисла. Бросалась ее утешать, но тоже безуспешно. Бедняжка заходила через день, и после ее ухода мы часами обсуждали ее судьбу. Будила меня Катя и ночью: «Скажи, а если они уедут к его родителям? Ох, не стала бы для них Чука после таких злоключений мачехой!» Я понимал, что решение не от нас зависит… Позже, правда, узнал, что Зоя предлагала Румену и такой вариант.