Характеристика

О пенсии Филипов ведет речь с незапамятных времен (мечтает поработать на покое), но мне кажется, его изберут и на следующие пять лет. (Он — величина международного масштаба, так сказать, олицетворение не одного нашего института, — всей отечественной физики.) Представить трудно, что станется с нашим институтом, если он уйдет. Без него (авторитет! исключительный такт предотвращать открытые стычки!) скопившиеся конфликты разом достигнут критической массы, взрыв неминуем. Тут-то и развернутся Игнат со товарищи, а мне останется одна дорога — в университет. Конечно, директорство стоит не один миллион нервных клеток и не один час, потраченный на канцелярщину, и я допускаю, что профессор искренен в своем желании уйти на покой. Хотя, вероятно, с удовольствием продолжит чтение лекций в университете — пусть он и ропщет частенько на старушку альма-матер, душа его — там. Филипов рожден первооткрывателем в науке и в людях (таланты, будущие дельные физики). Пока он ни разу не ошибся, и не случайно говорят о «школе Филипова». Исключений почти не бывает, разве что Игнат… Этот всегда и везде находит повод и возможность оказаться рядом с шефом, между делом выболтать свежие институтские сплетни, обмолвиться об опозданиях некоторых коллег (о моих — чаще всего). Иногда мне кажется, что Филипов не может его не презирать. Но, видно, Соломона потому прозвали мудрым, что он мог извлечь пользу из всех и вся. Н-да, смутные времена настанут, если посадят на царство Игната и его свиту. Или Гавраилова. О, первый интриган института, к власти яростно рвется уже несколько лет.

— Миленушка! Мы здесь! — Это Филипова уже спешит навстречу стройной молодой женщине в сафари. Да, тридцать три Милене не дашь…

Мать с дочерью обнимаются, подходит и наша очередь: сперва отец, потом (естественно!) Игнат, троекратно выпаливший: «С приездом!», и — замыкающим — я. Милена едва удерживает охапку шуршащих целлофаном цветов. В некотором смущении подношу три свои гвоздички и не менее смущенно свою повинную головушку. Легкий укус в щеку! Миленка всегда была самой великой сумасбродкой в мире, но ее поцелуй меня застал врасплох — последний раз такое было с десяток лет назад.

— Спасибо! — отвечает она разом на все приветствия и на вопрос матери: «Как долетела, милая?», а Игнат, демонстрируя свое усердие, отрывает от пола внушительных размеров чемодан Милены.

— Осторожно! У тебя в руках новая теория относительности! — Хозяйка багажа задорно смеется. — Смотри… не перепутай машины, а то еще вскочишь в какое-нибудь такси и через часок запатентуешь ее как свою!..

Потянулось неловкое молчание, Милена попала не в бровь, а в глаз. Дело в том, что два года назад, когда с Игнатом я поддерживал отношения, он действительно ухитрился выдать за свои результаты моего самого крупного исследования. Нет, он тоже принял участие, но как бы выразиться… Техническое? Да и это громко сказано. После той истории наши отношения обострились, он попер на меня в тотальное наступление, вербуя в союзники Филипова, наших общих коллег, ребят из других институтов. В результате миф «Антон Антонов» был фактически развенчан, и для многих из атланта «школы Филипова» я превратился в заурядного простого смертного, физика-неудачника.

Эту фразу Милена выдала преднамеренно или просто так? (В ее стиле называть вещи своими именами и говорить правду в лицо.) В любом случае я ей благодарен. А Филипов, по-моему, недоволен, считает, что момент для подобных намеков не самый подходящий. Занервничал, приглашает нас в машину с преувеличенной любезностью. Я, Милена и Игнат садимся сзади. Профессор включает зажигание, поправляет салонное зеркальце и, повернувшись к жене, усмехается:

— Вот они снова вместе, сидят рядком, прямо как у меня на лекции. Весь институт втроем… Первая тройка.

Мы улыбаемся в ответ, хотя кое-кому из сидящей тройки сейчас не до смеха. А десять лет назад… Вспоминаю один из студенческих праздников.

II

Восьмое декабря. День болгарских студентов.

Перед центральным входом в университет колонна студентов готовится к факельному шествию под звуки летящего со всех сторон «Гаудеамуса». Шум невообразимый, все суматошно носятся взад-вперед. А наша троица — с Миленой посередине — примостилась в ногах у одного из братьев Георгиевых (до сих пор не заучу, кто из них Христо, а кто Евлогий), кричим, смеемся, машем и красно-бело-зелеными студенческими шапочками, и руками, и ногами, хором участвуем в коллективных декламациях.

— Сэ-гэ-у-у-у-у-у-у… Сачок, гуляка, уникум!

Скорее всего университет вызывают ребята из Высшего химико-технологического, потому что наши не задерживают ответ:

— Вэ-хэ-тэ-и! Вошел хватом, талант испарился!

— М-Э-И! Мудрость, энергия, интеллект!

Но Миленка, сложив руки рупором, выдает более популярную версию:

— Мужики элегантные, импотентные!

В ответ наш поток бурно скандирует:

— Ми-ле-на! Ми-ле-на! Ми-ле-на!