— Я… Часы хотел поднять, других-то у меня нет…
— Никаких часов! Хочешь удрать! Нетушки! Останешься здесь!
— Но, Миленочка! Десятый час! Полдня прошло! Это безумие!
— Ты еще вчерашний день приплюсовать забыл! Итого: полтора дня, это сколько страниц? — Ее лицо рядом, она почти овладела собой, лишь в глазах какой-то нездоровый блеск. — По моим скромным подсчетам, сто-двести… Займемся сложением: прибавь к ним еще столько же и смирись с тем, что отсидишь дома полтора дня!
Я в панике, после недолгой борьбы удается вырваться из ее рук. Одеваюсь, бормоча:
— Ты, раз понравилось, сиди хоть неделю. А я хочу через полчасика попасть в университет. На лекцию товарища Филипова, между прочим.
Мила, вскочив, рвет со стены мою сабельку. Обхватив рукоять двумя руками, замахивается:
— Иди-иди, я посмотрю, далеко ли! Разделю на два и глазом не моргну!
Она сможет! Ни дать ни взять амазонка: в коротенькой комбинашке, красивая, стройная, упруго стоящая на длинных ногах, глаза горят. Я, кажется, близок к пониманию того, как мужчины бросают все ради женщин. Может, и мне на всю плюнуть? Это минутная слабость, снова пускаю в ход примиренческий тон:
— Милая, пойми, мы — студенты, через двадцать пять минут мы обязаны предстать пред светлым взором твоего батюшки!
— Забудь о нем! Сейчас ты мой студент! Никуда не пойдешь!
Она начинает остывать.
Одевшись, стараюсь привести «Победу» в чувство, краем глаза наблюдая за Миленкой. Она немного расслабилась — сабля тебе не фунт изюму. Но едва повернулся к ней — молниеносно берет ее на изготовку. Молча смотрим друг на друга, и меня осеняет:
— Все-все, остаюсь.
Небрежно отшвыриваю сумку поближе к выходу, но она ловит ее клинком и кидает прямо в противоположную сторону, жестом средневекового рыцаря откладывает оружие и вешается мне на шею.
— Какой добрый слоник… Мила сейчас его поведет на прогулку в киношку, потом в парк, и потом сходим послушать новые записи Высоцкого…
Отпустив меня, тоже начинает одеваться, я — цап сумку и пулей на лестницу. Ей ничего не остается, кроме как проклясть меня в полный голос и с треском захлопнуть дверь…
IV
А вместо лекции — лабораторка, мы в белых халатах. Аппараты, установки. Пусти сюда хиляка филолога, из тех, что кропают статейки в «Студенческую трибуну», уж он бы непременно обозвал нашу лабораторию роддомом. С логикой у них слабовато. В роддоме все ясно: появляется на белый свет отрок или отроковица с генетически закодированным — читай: запрограммированным — будущим. А в науке рождение открытия — предсказуемая случайность. Многие открытия можно прогнозировать, не спорю. Но кто, когда их совершит? Явно не те, кто сейчас корпит над лабораторной. Закроется за ними дверь университета, и они забудут то, что им тут вдалбливали, и знаний по физике у них, за редким исключением, будет не больше, чем у обычного гимназиста. Милена, она не такая, есть в ней искра божья, а способность жертвовать всем ради дела отсутствует напрочь. Физика ей дается легко, но занимается она без особого желания, нет в ней того азарта, стремления к знаниям, когда проклинаешь себя за то, что каждый день нужно отдавать сну хоть несколько часов, а драгоценное время уходит… Милена… Почему я к ней привязан? Она печется о моем спартанском быте, ведь мама за сотни километров отсюда. Льстит честолюбию уверенность в любви первой красавицы факультета? Она смотрит на меня в детском восхищении — и испытываешь дикую гордость прамужчины… К сожалению, она скорее ценит во мне крепкого мужика, а не сильную личность. И умна она, и честолюбива, но она прежде всего женщина. А уж если Милена такова, об остальных и говорить нечего! Вполне могу предсказать и логику (женскую) ее действий: лабораторная начинается, она (после утренней истории в мансарде) садится с Игнатом, ну вот, заважничал, как индюк, на мою милость — ноль внимания.
У нас с ним странные отношения. Все считают нас близкими друзьями, доля истины в этом есть, но любая истина относительна. Ко мне он пристал с первых дней нашего студенчества. Мы были с ним на равных — два честолюбивых провинциала, даже снимали похожие комнатенки. Видно, он интуитивно почуял силу моего творческого потенциала. Он тотчас сориентировался в отношении Милены, но та откровенно выказывала свои симпатии мне. Сперва я порадовался — появились серьезные друзья, Игнат же рассчитал трезво: чтобы победить врага номер один, надо стать ему первым другом. А я, дурачок, полюбил его как брата и еще долго находился бы в неведении, но Игнат сам себя выдал беспрестанными перебежками на сторону Миленки при малейших моих с ней раздорах. Но уже сложилось мнение, что мы — неразлучная троица друзей, а Филипову — еще и надежная смена для его школы. Попробуй тут вырвись! Обзовут мелкой душонкой и карьеристом молодым да ранним. В конце концов должен я с кем-то общаться! С остальными у меня практически ничего общего.