Харальд Смелый

— Ты, дружище, молодец, что воспринял близко к сердцу судьбу Рифли, — с одобрением похвалил я. Глядишь, совместными усилиями быстро поставим его на ноги. Но рецепты твои придется оставить на завтра. Перевязки я ему уже сделал, да и поздно сейчас. Пусть лучше спокойно засыпает.

— Тебе видней, Хозяин, — несколько раз зевнув, устало согласился пес, — я свое дело сделал, а там смотри сам.

— Что, бедняга, намаялся? — с пониманием посочувствовал я. — А ну-ка, давай на боковую. Отдохни основательно за ночь. Ведь для завтрашней охоты понадобятся силы. Я же посторожу ваш с гоблином сон.

— Хорошенько выспаться не откажусь, — откровенно обрадовался пес, — непростое знаешь ли дело выискивать в совершенно незнакомой местности нужные травы да коренья. Р-р-р! Непростое… — последние слова Булат промолвил уже сквозь сон, уронив массивную голову на крепкие лапы.

На заре он отправился на охоту, а я принялся выхаживать Рифли с помощью новых лекарственных средств.

По прошествии недели, гоблина вполне можно было оставлять одного. Кризис миновал, и защитить узкий вход в пещеру он мог. А еще через неделю, в самом конце августа, о его ранениях напоминали лишь зарубцевавшиеся свежие шрамы.

В последний, перед уходом из пещеры вечер, я впервые решил поговорить с Рифли по душам.

Отдав дань сочным истекающим дрофам, мы сидели у потрескивающего костерка, иногда подкармливая его очередной порцией сухих дров. Булат как всегда подремывал, изредка приоткрывая глаза и щурясь на неугомонный огонь. Из рук в руки у нас с Рифли кочевала фляга, начатая еще с Сигурдом.

Мы долго молчали. Потом я первый, будничным тоном начал беседу:

— Осень на носу, друг мой, Рифли. А нас с Булатом ожидает далекий, нелегкий путь через горы Колючего Ремня к горам Высокой Короны. Поэтому, поутру мы выступаем. Может и ты с нами? Ну, скажем в качестве проводника? Конечно, если у тебя свои планы, обид никаких не будет, обещаю это твердо. Если же ты согласен, то милости прошу в нашу компанию.

— Господин, ты, э-э, я так понял, направляешься к эльфам короля Бадиара, либо к гномам царя Трайна Белого Снега? — вопросом на вопрос ответил гоблин. Правда, он тут же слегка смущенно извинился, — Я заранее прошу прощения за любопытство, не приличествующее воину.

— К эльфам, мой друг, — утвердительно кивнул я, — к ним родимым.

— Хм-м-м, если ты, господин, желаешь наняться к остроухим в качестве мага, то ничего не выйдет, — категорично заявил Рифли. — У них своих волшебников хватает. Чужаков же они не любят, а потому способны запросто сотворить ежа, то есть щедро утыкать стрелами. Даже их дружки гномы и те допускаются в Солнечную Долину лишь по мере необходимости. Уж такие они негостеприимные эти остроухие, господин. Однако, коли не передумаешь, я к твоим услугам. Проведу тебя тайными ходами через стену наших гор до владений эльфов, а после… Последую за тобой повсюду. Если не прогонишь, конечно.

— Что ты, Рифли! Я буду только рад обрести надежного друга и опытного спутника, — воскликнул я с теплотой. Затем продолжил. — А теперь, раз мы отныне путешествуем вместе, хочу коснуться цели визита к эльфам.

В двух словах рассказ не получился. Одно цеплялось за другое, то за третье, ну и так далее. Тем более, что слушал Рифли с живейшим интересом, порой задавая дельные, уточняющие вопросы. В итоге, вкратце, он узнал многое о моей жизни в Скандинавии и кое-что о похождениях в странах далекой Европы.

— Мы слыхали о тебе в горах, господин Харальд. Кстати от пленных эльфов, считающих Чародея Битв самым сильным магом-человеком, рожденным в Скандинавии за последнюю сотню лет, — в свою очередь поведал гоблин. — Но, хм-м, это вряд ли сделает их сговорчивее или добрее. Остроухие презирают без разбору все народы, а людей, откровенно говоря, вдвойне. Хотя это не мешает зарабатывать золото их мастерам, за отделку дворцов в Европе и прибрежных скандинавских странах. С ними, то есть с остроухими, господин, вообще очень трудно иметь дело, особенно когда они обосновано ощущают себя хозяевами положения.

— Как бы то ни было, а придется мне с родичами Лауринэль поладить, — признал очевидную истину я, — любой ценой, мой друг, ну, или почти любой…

— Да-а-а, — неопределенно протянул гоблин и надолго умолк, вороша веткой угли догоравшего костра.

— В самом начале нашего знакомства ты обмолвился, что остался на белом свете один без соплеменников, — спохватившись, вдруг вспомнил я. — Что с ними случилось?