Харама

На сияющей белизне стены резко выделялись над небольшим окошком с ветхими наличниками следы копоти. Длинные тени черных тополей нацелились на восток, но солнце еще бешено крутилось в вышине, выплескивая жгучий огонь на белесо-грязные пустоши, на покатые склоны холмов. Кто-то на мгновение подставил под солнечные лучи новое оцинкованное ведро и струю воды, разлившуюся по пыльной земле. Оранжевым блеснул поднятый и тут же опорожненный стакан. Солнце еще горело на чьих-то спинах, вспыхивало на серьгах — словно всей этой игрой управлял какой-то волшебник. Волны солнечного света глухо били в землю, лучи роились, устало трепетали, сливаясь в прозрачное марево, обволакивавшее и делавшее неразличимым и чистое, и грязное, и новое, и старое. За желтоватой глинобитной стеной они увидели семь кипарисов.

— Должно быть, кладбище.

Кладбище находилось сразу за крестьянским домом у старой дороги, спускавшейся от деревни к броду перпендикулярно Хараме.

— Интересно, — сказала Мели, — везде кладбище стараются устроить повыше, а здесь наоборот: повыше стоит деревня, а кладбище — у реки.

— Да они просто чудаки, вот что. Если не примут меры, то как-нибудь, когда паводок будет большой, все их покойники поплывут вниз по реке.

— Вот и правильно: пусть лучше река унесет мертвых, а не живых.

— Это тоже верно. Так они, должно быть, и рассчитали. Жизнь есть жизнь. А еще говорят, что деревенские не очень-то сообразительные.

Сквозь решетчатую калитку видны были железные кресты, почти все они покривились. Вокруг буйно рос бурьян, скрадывая дорожки между рядами могил. В глубине кладбища — соты ниш и тусклое сияние белого мрамора, казавшегося неуместным здесь, среди ржавого железа и кирпичей, колючек и запустенья. На белых плитах, в аккуратных квадратиках ниш надписи, выцветшие ленты, фотографии, высокие стеклянные вазы с засохшими цветами. Музыка доносилась и сюда, а с реки — крики мальчишек. Звуки внезапно останавливались и замертво, глухо падали, как снег, на кресты и на землю царства мертвых. По дороге прошел крестьянин с осликом, нагруженным зелеными стеблями кукурузы, листья терлись друг о друга и шуршали в такт мелким шажкам ослика. Погонщик, одетый в темное, шел быстро, он покосился на плечи Мели, отвернулся и зачмокал, погоняя ослика.

— «Как одиноко мертвым!..» — продекламировал Фернандо шутливо-патетическим тоном.

— Мы впадаем в лирику, — засмеялась Мели, отрываясь от железной решетки. — Веселей места не нашли.

Оросительный канал пересекал дорогу под старым кирпичным мостом, и по другую сторону от него отходило несколько канавок. Двое мальчишек и девчонка разбивали что-то на перилах моста. Они уставились на Мели, потом убежали вприпрыжку к дому и оттуда, дразня, прокричали что-то непонятное.

— Им в диковину, что девушка носит брюки.

— Скоро привыкнут, когда в Торрехон приедут работать янки, — сказал Фернандо.

Они медленно пошли обратно.

— Какие янки?

— Которых привезут строить аэродром. Вон там будет аэродром. — И он указал место. — Ты не знала?

— Конечно, нет. Мне до политики… Читаю только афиши кинотеатров.

— Ну, надо все же быть в курсе событий.

— В курсе событий? Вот еще! Для чего?

Музыка смолкла. Высокий чистый голос разнесся по полю, объявляя следующую песню и три-четыре имени тех, кому эта пластинка посвящалась, будто эти люди притаились где-то здесь, у реки, спрятавшись в кустах или затерявшись на равнине.

— Интересно, сможешь ли ты когда-нибудь заказать для меня на радио песню, — сказала Мели.

— Как только у меня окажутся лишних шесть дуро, обещаю тебе.

Снова зазвучала музыка, затем вступил голос, певший протяжную песню.

— Значит, не раньше, чем на будущий год…

Их кто-то окликнул. Они обернулись.

— Вы — меня? — спросил Фернандо, ткнув себя пальцем в грудь.

Два жандарма гражданской гвардии направлялись к ним, они вышли из-за кладбища. Тот, что повыше, кивнул и развел руками, словно говоря: «А кого же еще!» Фернандо пошел им навстречу. Мели стояла и смотрела ему вслед. Но высокий жандарм поманил ее пальцем:

— И вы, сеньорита, будьте добры.

— Я? — спросила она изумленно, но с места не двинулась.

Жандармы и Фернандо подошли к ней. Фернандо спросил самым вежливым тоном:

— Что случилось?

Но жандарм обратился к Мели:

— Вы разве не знаете, что здесь в таком виде ходить нельзя?

— В каком?

— В таком, в каком вы сейчас. — И он указал на ее грудь, прикрытую только купальником.

— А, извините, я действительно не знала.

— Так-таки не знали? — вмешался жандарм постарше, качая головой и снисходительно улыбаясь, как человек, которому все доподлинно известно. — Но мы же сверху видели, как вы стояли, прильнув к кладбищенской калитке. Вы скажете, что опять-таки не знали, что это неуважение к месту упокоения? Что, вы не знаете о приличиях, которые надо соблюдать в подобных местах? Скажете, что и этого не знали? Такую прописную истину.

Снова заговорил высокий жандарм:

— Кто ж этого не знает! Кладбище надо уважать, равно как и церковь, велика ли разница. Положено соблюдать приличия. А кроме того, даже и здесь, по дороге, в таком виде разгуливать нельзя.