Харама

Молодой человек вышел на шоссе. Миновал три небольшие дачки, недавно построенные; садики при них были все на виду, обнесены проволочной сеткой. У калитки одной из дач сверкал краской небесно-голубой с желтым двухместный «бьюик». Молодой человек на минуту задержался, чтобы поглядеть на внутреннюю отделку и приборную доску. Там был и радиоприемник. Потом он бросил взгляд поверх блестящего капота на опущенные жалюзи дачи. Солнце припекало. Он двинулся дальше; отлепил от потной шеи воротничок, ослабил галстук. Шел, глядя под ноги, на вывороченные из мостовой угловатые булыжники. Заборы из проволочной сетки, зеленые жалюзи, миндальные деревья, на одной стене — «Продажа яиц», на другой — «Галантерея». Дошел до мостика, откуда начинался незаметный спуск, слева увидел красноватые воды реки и начало рощи, цветные пятна людей на пляже. Немного дальше пышные деревья во дворе большой усадьбы Кочерито из Бильбао загораживали вид на реку. Ослепительно сверкала на солнце белая стена.

Он ступил на порог:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, Маноло, — ответил Лусио.

Маурисио лишь мельком взглянул на вошедшего.

— Привет! Как дела? — пробормотал он, склоняясь над раковиной, и принялся мыть стаканы.

Маноло остановился возле Лусио, отирая пот со лба и отдуваясь. Лусио взглянул на него.

— Понятно, это из-за галстука… — сказал он. — Как тут не вспотеть.

Маноло вытащил из верхнего кармана куртки белый платок, провел им по шее под воротничком. Он смотрел на Маурисио.

— Я эту вещь видеть не могу, — продолжал Лусио. — Самый бесполезный предмет. Даже удавиться на нем нельзя — короток.

— Так принято, — сказал Маноло.

— Условность городской жизни, этикет, от которого давно пора отказаться.

— Пожалуй, — ответил Маноло. И обратился к Маурисио: — Не могли бы вы дать мне стакан холодной воды?

Маурисио поднял на него глаза.

— Холодной? Только комнатной температуры.

— Ну ладно, какая есть…

Тот налил стакан.

— Какую мы сами пьем, — пробурчал он, ставя стакан на стойку.

— А? Что вы сказали, сеньор Маурисио? Простите, я не расслышал.

— Я говорю, что мы все тут пьем такую воду. Комнатной температуры. А холодной, какую ты просишь, нет. Если бы держать в большом глиняном кувшине, и то была бы большая разница. Да только кувшин наш, уже третий за это лето, разбился на прошлой неделе, а покупать без конца кувшины я, по правде говоря, не могу. Трех, я думаю, с меня хватит.

— Ну конечно, сеньор Маурисио, никто ничего и не говорит.

— Так ты просил холодной воды, вот я тебе и объясняю, чтоб ты знал, как обстоят дела. И, как ты уже слышал, какая погода, такая у нас и вода, такую мы и пьем. Вот так. А холодной нет.

Маноло деланно улыбнулся.

— Да нет, сеньор Маурисио, когда я попросил холодной воды, я сказал «холодной» просто потому, что так говорят, понимаете? По привычке, только и всего.

— Ну, а я привык не называть вещи тем, чем они не являются. Какой в этом смысл? По привычке или нет, но когда я говорю «холодная», значит, имею в виду холодную. А говорить иначе, по-моему, глупо, это я прямо скажу.

— Я вижу, вам хочется меня разыграть.

— Разыграть? Боже сохрани! Как ты мог подумать?

Улыбка на лице Маноло совсем увяла.

— Я вижу. Не говорите, что это не так.

— Что за глупость! Если б хоть под настроение.

— Сегодня у вас как раз такое настроение.

— Неужели? Бог его знает. Мне это еще неясно.

— Но я-то думаю, что…

— Ладно, будет тебе. Не уточняй.

— Как вам угодно. Я только хочу сказать, чтоб вы не беспокоились, то есть, что шутки я понимаю, на них не обижаюсь и могу стерпеть, когда кто-нибудь пройдется на мой счет, и не рассердиться. Иначе говоря, я тоже умею посмеяться, когда захочется, понимаете?

— Что ж, я очень рад, если так. Хорошо, когда человек немножко с хитрецой, такому легче выйти из сомнительного положения, в которое случается иной раз попасть, когда общаешься с людьми. Легче выдержать. А иногда этой выдержки много нужно, верно? Ох как много. И соблюдать ее приходится подолгу.

Лицо парня стало вдруг настороженным; помедлив, он сказал:

— Знаете, я скажу так: мне выдержка не требуется, потому что в сомнительные ситуации я не лезу, мне они ни к чему, и чихать я на них хотел…

— Вот как? Ну, насчет того, чтобы ставить себя выше всех на свете, — с этим надо поосторожней, не то как бы на тебя самого не начхали.

— Это возможно. Если ты неосторожен.

— Или не подозреваешь, что ты неосторожен. В этом случае — тоже! Некоторые считают себя бог знает какими умниками, а на самом деле они дураки дураками и получают по носу в тот момент, когда меньше всего…

— Эй, помогите кто-нибудь! — требовательно крикнул кто-то за дверью, стуча кулаком по косяку.

— Что такое?

Все обернулись к двери. У порога стояло инвалидное кресло на колесах, в котором кто-то сидел, а за креслом виднелся человек в черном.

— Ну что? Выйдет кто-нибудь или нет? — продолжал кричать инвалид, колотя в косяк.

— Это Кока и дон Марсиаль, — сказал Лусио.

Маноло вышел помочь им. Некоторое время они возились с инвалидным креслом, потом человек в черном внес паралитика на руках — тот был маленький и скрюченный.