Харбин

Он встал из-за стола и направился к увешанной художествами бревенчатой стене. «Молодожены»!.. Он впился глазами в портрет, пытаясь рассмотреть его в деталях. Красивое мужественное лицо, косоворотка, картуз; она – чуть усталые глаза, бледное лицо, рубище, обтягивавшее дышащее зрелой беременностью плоть. Силища-то какая! – задохнулся от восхищения Александр. Каждая черточка, каждая вмятинка души прописана. Да-да, именно души! Будто бы на тебя чьей-то чужой жизнью дохнуло. Вот оно, настоящее искусство, затерянное в медвежьем углу среди тысяч человеческих трагедий. Казалось, это не художник рисовал, а создано было самой природой, с которой сравниться в мастерстве бывает очень трудно.

– Да-а-а!.. – только и протянул Болохов, пораженный увиденным.

– А вот и третий персонаж этого портрета, – улыбаясь, вывела Елена за руку из смежной спаленки заспанного карапуза. Тот остановился посреди комнатки, служившей гостиной, и очумело смотрел на гостей. – Ну, дедушку Петра ты, сынок, знаешь… – указывает она на Евстафьева. – А вот это дядя из Москвы… Как нашего дядю зовут? – с улыбкой обратилась Леночка к Болохову.

– Дядю зовут Сашей… – хорошо улыбнувшись в ответ, произнес тот.

– Ну ладно, мы пойдем, а вы тут…

Вечером к хозяевам на огонек заглянула Стоцкая, которая, узнав о том, что Иван вернулся с гастролей, пришла вроде как просить его оформить какой-то там музейный стенд. На самом же деле ей хотелось еще раз повидать Болохова. Кто-то из ее знакомых видел, как Евстафьев шел по Амурской в сопровождении какого-то статного столичного вида мужчины, вот музейная душа и решила, что те отправились к Смотровым.

…Так случилось, что последнюю ночь перед уходом за кордон Болохов провел у Инны Валерьевны в ее однокомнатной служебной квартирке, что находилась на первом этаже деревянного строения. Позже он так и не смог понять, как этой старой деве удалось затащить его в свою постель. Решил, что был слишком пьян, потому и поддался на ее уговоры заглянуть к ней «на пару минут». Помнит, что вначале они пили чай с кубинским ромом, неизвестно откуда взявшемся в этом Богом забытом краю. Потом она что-то жарко шептала ему на ухо. Плакала и шептала, шептала… Кажется, она просила его не уходить. Да-да, именно так. Она выглядела такой жалкой, такой потерянной, что у Александра не хватило духу покинуть ее. «Сашенька, милый… – шептала она. – Пожалуйста… пожалуйста, останьтесь. Я так одинока… мне так тяжело. А вы… вам ведь ничего не стоит пожалеть меня… Когда я рядом с вами, я будто бы нахожусь у себя дома, в родном Петербурге… Да, я знаю, что я старая калоша, но я тоже хочу счастья… Пусть крошечного, пусть короткого, как выстрел… Пожалуйста, прошу вас…»

Накануне они всю ночь проговорили с Лешкой Мальчиковым, и Болохову страшно хотелось спать. Ему бы встать и уйти, но разве уйдешь, когда рядом с тобой раненный в самую душу человек? Вот он ее и пожалел. Утром она напоила его чаем, а перед расставанием обняла и сказала: «Спасибо вам, Сашенька… За все спасибо». Он ушел, а она потом долго стояла у окна, опустошенная и одновременно счастливая, как бывают счастливы страдающие тяжелой болезнью люди, которых смерть наконец-то решила освободить от всех страданий.

Глава восьмая. Святки

1

Больше всего в жизни Лиза любила путешествовать. Когда она была маленькой, отец брал ее с собой в Петербург, куда он ездил по своим делам. А когда у Владимира Ивановича случался летом отпуск, то они всей семьей отправлялись на Желтое море, где у них была дача, перестроенная из большой китайской фанзы.

Зимой, в Рождественские праздники, Гридасовы тоже не любили оставаться дома. В начале святочной недели они, как правило, садились в служебный «линкольн» Владимира Ивановича, и шофер, пожилой хохол по фамилии Кондратенко, отвозил их в загородный пансионат, рядом с которым был лес и покрытые снегом сопки. Здесь среди деревьев была проложена лыжная трасса, а кроме того, были санные спуски и даже небольшой трамплин. Впереди была целая неделя отдыха, которую постояльцы пансионата старались использовать, как говорится, на всю катушку. У каждого были свои вкусы и предпочтения, потому одни могли целыми днями сидеть за карточными столиками, другие играли на бильярде, третьи – в шахматы, но большинство все-таки предпочитало развлечения на воздухе. Среди этих последних были и Гридасовы, которым не сиделось в тепле, и они постоянно выходили в зимний лес на прогулку. При этом Владимир Иванович следовал примеру своих детей и становился на лыжи, тогда как Мария Павловна любила пройтись по лесу пешком. Зато на снежных горках ее было не остановить. Облачившись в шерстяной спортивный костюм, она вместе с детьми забиралась на сопку, откуда они потом паровозиком съезжали вниз на санках. Здесь всегда было многолюдно. Дети, взрослые, студенческая молодежь… Шум, гам, веселые крики. И такое восхищение, такая радость в глазах людей… Бывало, летят на санках – ветер в лицо. Эй-эй, посторонись!.. И пронзительный визг, и восторг, и желание, чтобы миг этот длился долго-долго.