Харбин

«Странно, как Вере удалось так легко запомнить его настоящее японское имя! – Соня взяла дневник и заглянула в самый конец. – Вот же написано – Коити Кэндзи! – прочитала она. – И ничего сложного – Коити Кэндзи, даже легче, чем всякие там китайские Чжаны-Ваны-Ляны, и красиво – Ко-и-ти Кэндзи!»

Тогда на набережной она шла рядом с Сашей, и они оглядывались на эту странную парочку – что-то объяснявшего японского преподавателя и русскую гимназистку; потом Вера усадила их на скамейку, так что Соня оказалась посередине между Сашей и Костей, сама встала перед Костей, раскрыла на коленке портфель, достала из него тетрадку, сунула портфель Косте в руки так, что тот еле успел его подхватить, и важно сказала:

– И ничего сложного – стихи сочинять! Я тоже сочинила!

День был жаркий, мимо скамейки, где они сидели, прогуливались люди, Вера, не обращая на них никакого внимания, кашлянула, вдохнула и…

«Какой смешной и грустный она прочитала стишок – про воробья, кошку и червячка, – подумала Соня, – и название интересное:

Стихотворение было детским, до слёз наивным и поэтому в какой-то момент показалось ужасно смешным. Саша чуть не прыснул, Соня толкнула его локтем, он вовремя сдержался и сделал вид, что закашлялся. Вера стояла красная от напряжённого ожидания их реакции и, если бы увидела, что кто-то рассмеялся или даже улыбнулся, обиделась бы на всю жизнь. Соня никогда бы себе этого не простила. Неожиданно Костя очень серьёзным и тихим голосом попросил Веру прочитать его ещё раз. Вера растерялась, но кивнула, так что две её косички взлетели, как два кнутика, снова набрала воздуха и прочитала.

Закончив последнюю строку, она наклонила голову вперёд и широко открытыми глазами напряжённо глядела на Костю. Тот с важным видом, немного задумчиво, закинул ногу на ногу, выдержал паузу и сказал, что стихи ему очень понравились, что они похожи на японские, но в некоторых местах он изменил бы рифму и ритм. Вера слушала его так внимательно, что у неё даже открылся рот. Саша сидел с прижатым к губам кулаком и пытался ровно дышать, чтобы не прыснуть. Вера этого не видела, она прижала тетрадку к груди и, не переставая глядеть прямо в глаза Косте, боком присела рядом с ним. Однако Соня видела, что ситуация остаётся опасной и, если Саша засмеётся, это будет катастрофа. Она, не отвлекая его от Веры, шепнула Косте, что они с Сашей сходят в киоск и купят воды. Вера зло глянула на неё и махнула рукой. Они с Сашей поднялись и сначала тихим шагом, а потом бегом бросились в сторону киоска. Саша бежал и, полусогнувшись, давился смехом, потом они забежали за киоск и расхохотались в полный голос. Когда Соня пришла в себя, она спросила:

– А ты чего смеялся?

Саша, размазывая ладонями слёзы, изумлённо глянул на неё и закатился ещё громче. Соня, сама продолжая смеяться, вопросительно кивнула ему. Он немного отдышался и сказал:

– Я не над стихами смеялся! Ты видела, с каким видом она читала? И как разводила руками?

Соня живо вспомнила Веру, та действительно, особенно в самых чувствительных местах, так картинно разводила руки, выворачивала ладони и закатывала глаза, что она рассмеялась снова и зажала рот.

Через несколько минут, ещё разглаживая сведённые смехом скулы, а у Саши в руках были три мокрые бутылки с прохладной, вытащенной изо льда фруктовой водой и мороженое, и он тёрся скулой о плечо, они вернулись.

Вера сидела так же вполоборота и серьёзно слушала тихую речь Кости:

– Один древний японский поэт, его звали Басе, написал про то же, что и вы, только короче, вот послушайте:

В чашечке цветка
Дремлет шмель. Не тронь его,
Воробей-дружок!

Вера слушала, притихшая, потом вдруг вскочила, вырвала из его рук портфель, сунула туда тетрадку, посмотрела на Сашу, потом на Костю и сказала:

– Я писала вовсе не про шмелей, шмеля! А вы все, – она оглядела всех, – сумасшедшие и извращенцы!