Харбин

Она плеснула рукой по правой косичке, так что та взлетела и обвилась вокруг левой косички и её тоненькой шейки, гордо закинула за плечо тяжёлый портфель, пошатнулась и повернулась так резко, что её юбочка всплеснулась и все увидели её коротенькие чулочки, и побежала.

Соне даже сейчас за это было неловко. «Вот поэтому я и еду в Шанхай! – Она сложила руки на груди с прижатым дневником. – А они так и не поняли, кого она обозвала «сумасшедшими и извращенцами», а оказалось – меня!» Когда она пришла домой, мама удивлённо развела руками и, ничего не говоря, кивнула головой на дверь их комнаты. После этой прогулки Вера не разговаривала с Соней недели две.

Соня наугад открыла какую-то страницу и оказалась на середине записи, потому что не было даты и первое слово в верхней строчке начиналось не с заглавной буквы: «наверное, он мне нравится. Какой-то необъяснимый трепет перед ним я испытываю…» Она поджала колени и накрыла их углом застилавшего кровать покрывала, будто на неё подуло холодом: «Мы гуляли… Я не знаю, что писать, я не могу обо всём об этом писать. Наверное, потому, что это то самое настоящее, для чего я жила раньше, для чего я вообще родилась. Его любимая песня про Дуню… Какое совпадение!»

Вот она – эта песня, Саша пел её, когда дурачился: «Дуня, сымай бляны с огня! Дуня, скарей цалуй меня. Твой пацалуй гарячь, как свежий блин. Твой пацалуй сымает с мене сплин…»

«15/III – 36

Опять была с ним. Я летаю, витаю. Больше сказать ничего не могу».

«10/IV – 36

Не писала почти месяц. Что произошло? Я всё равно не объясню это. Все воскресенья прогуливаю с ним.

Уже довольно тепло.

А в прошлое воскресенье нас занесло в «Модерн» на выставку какого-то художника. Да мне всё равно куда, лишь бы с ним.

Прихожу поздно. Мама сердится. Вера не разговаривает, я совсем перестала помогать ей с уроками.

Милые мои! Мне так хорошо! Я и ловлю эти минуточки рядом с ним».

«18/IV– 36

Заболела. Так, немножко прихватило горло».

«19/IV – 36

Вместо того чтобы лечиться, несусь под дождём к нему. Какое горло? Какой дождь? Никогда не было такой весны. Такой тёплой и ранней. Потом он меня провожал, и мы гуляли почти до самой Мацзягоу, потом обратно на Пристань».

«28/IV – 36

Меня хотят с кем-то познакомить. Даже не буду писать с кем. Для этого я должна поехать с мамой в гости. Случайно услышала это из маминого разговора. Она, по-моему, не догадывается, что я знаю. С ума сошла «старушка»!»

«9. V – 36

Только что приехала. Больная».

Соня читала записи двухлетней давности, она перестала ощущать и боль в лодыжке, и внутренний озноб, и жару из сада, продолжавшую дышать через открытое окно, она перестала видеть свою комнату: вот она встретилась с Сашей у его друзей, вот они катались на лодке на тот берег Сунгари, вот…

– Соня, что с тобой?

Соня вздрогнула и оторвалась от дневника – в дверях стояла Вера. Она почему-то на пороге комнаты сняла свои босоножки, босиком подошла к кровати, села рядом и крепко-крепко обняла её. Соня закрыла дневник, он сполз с колен, она приникла к сестре, тоже обхватила её руками и заревела.

– Ну что ты, Сонечка, что ты? Всё будет хорошо! Ты уже видела его?

Соня замерла, отстранилась и, шмыгая носом, снимая согнутым пальцем с нижних век набежавшие слёзы, посмотрела на Веру.

– А ты откуда знаешь? – спросила она прерывающимся голосом.

Вера мудро улыбнулась, отстранилась, погладила Соню по волосам и голосом старшей сказала:

– Этого, помнишь, как папа говорил, «только сверчок за печкой не знает – у него свои заботы!».

Она взяла дневник, Соня не протестовала, одним движением пролистала его, положила рядом с Сониными коленями и встала с кровати.

Соня смотрела на неё.