У него Грач и переждал пяток минут. Заодно послушал последние сплетни: адмирал в приступе раздражительности назвал Дмитрия Леонидовича Хорвата совершенной шваброй – как по внешности, так и по существу.
Грач усмехнулся: широченная борода генерала Хорвата и впрямь имела некоторое сходство с упомянутым предметом. Впрочем, тут дело не в бороде…
Он вышел в коридор и, убедившись, что опасность миновала, быстро двинулся вниз. Время, повторимся, было неурочное – и по пути никто Грача не заметил и не окликнул. Ну и славно.
Прошагал по улице целый квартал и только потом взял извозчика. Тот, узнав, куда, сразу запросил синенькую. Ох-хо-хо! Чистое разорение.
Вышел тоже за целый квартал и, не торопясь, пошел по тротуару. В тени низких дубов было даже прохладно. Однако по вискам чиновника для поручений одна за другой скатывались капельки пота – прямо под воротник. Должно быть, напекло, пока ехал. Впрочем, может, дело вовсе в другом…
Синий домик с белыми ставнями, как всегда, открылся неожиданно – словно вынырнул из ярко-зеленой листвы. Обыкновенно Грач умилялся такой картинности – каждый раз остановится и полюбуется пару минут. Но сейчас он без задержек протопал мимо калитки, обогнул беседку и подошел к крыльцу.
Стражников не было, он сам отпустил их еще накануне. Снаружи домик казался неживым. На миг Грач испугался – а ну как все психологические расчеты его совершенно неверны, и Евгения Адамовна благополучнейшим образом сбежала? Экий будет пердюмонокль!
Только зря он беспокоился – никуда госпожа Черняева не делась.
Сидела она на застекленной террасе (несмотря на солнечную погодку, здесь не было душно – а все из-за удачной конструкции домика), читала книжку в потрепанном переплете. Увидев Грача, отложила ее на кушетку, поднялась.
– А вот и наша Синяя Борода, – сказала она, улыбаясь. – Прибыл с инспекцией или же так… отдохнуть?
Грач почему-то ответил не сразу. Повернулся, посмотрел, как пляшут пылинки в солнечном клине. Втянул носом воздух – пахло жасминовым чаем.
– Пожалуй, с инспекцией, – сказал он. – А к ночи, глядишь, и для отдыха выберусь.
– Ну, тогда инспектируй, – Евгения Адамовна опустилась обратно на кушетку, закинула ногу на ногу.
– Как, поймал моего обидчика? – вдруг спросила она.
– Кого?..
– Дохтурова Павла Романовича. Ты ведь за ним отправился, я это сразу поняла. Даже, каюсь, подумала – ты его сюда привезешь. А что? Стали бы жить вместе. Этакая менаж а труа по-харбински! – Она засмеялась.
Грач тоже засмеялся, искренне и добродушно. Даже уши заколыхались, загорелись на солнце.
– Нет уж, это для меня чересчур эпатажно.
– Как знаешь. Горничной не было. Почему?
– Не было и не будет, – сказал Грач. – Ты уж сама, матушка.
– И долго? – Евгения помедлила и добавила: – Впрочем, знаю. Пока ты моего Дохтурова не изловишь, придется мне тут затворничать. Верно?
– Верно… – Грач подошел к окну, выглянул. – А чего занавесь не задернешь? Я ведь наказывал.
– Кому тут смотреть. Чай будешь, Синяя Борода?
– Выпью, – Грач подергал за шнурок от шторы. Тот, как назло, застрял. Он дернул сильнее – и проклятый шнурок оборвался у самого потолка. Откинутая штора заколыхалась на распахнутом окне.
Послышалось мелодичное звяканье фарфора.
– Я налила, – сказала Евгения Адамовна. – Иди.
Лицо у нее было без обычной колючести. Расслабленное, незлобивое. Словно и впрямь они тут семьей жили.
– Сейчас, – сказал Грач.
Он шагнул к столу, но потом бесшумно переменил направление. Подошел к Евгении Адамовне сзади и, когда та слегка повернула голову, одним быстрым и очень умелым движением накинул ей на шею шнурок.
«В адрес», как выразился чиновник для поручений Грач, отправились на пролетке. Правил сам Грач, отчего Павел Романович заключил, что экипаж – казенный.
Город он знал так себе, хотя и прожил в нем до всех этих зловещих событий без малого четыре месяца. Поэтому ориентировался сейчас с немалым трудом.
Пара лошадок мышиной масти неторопливой рысью прокатила их мимо дома харбинского спиртоторгового общества, потом свернули на Казначейскую, миновали Сиреневый бульвар.
После своей отлучки чиновник для поручений несколько переменился. Хмурился, все потирал влажной ладонью затылок. Павел Романович ничего не мог с собой сделать – смотрел на него сочувственно. Вот ведь въелось врачебное «Спасать и помогать»! С университетской скамьи, не вытравишь. Да и надо ли?
Наконец он не выдержал:
– Сильно мучаетесь?
– Что?! – Грач в первый момент опешил и вытаращился на спутника испуганно – словно тот спросил о чем-то, что никому знать не положено. Но потом сообразил, ухмыльнулся:
– А вы с чего взяли?
– Тут много думать нечего, – ответил Павел Романович, – у вас сильная подагра, да грудная жаба вдобавок.
Грач посмотрел на него уважительно:
– Это вы что ж, по внешнему виду?
– Именно, – ответил Дохтуров. И не удержался, добавил: – На ходу говорить не стану, а после могу назначить весьма эффективное средство.