Хардкор

Кстати, кроссовки. Это неотъемлемый атрибут стиля. Как только Удо вышел в дудочках и белых кроссовках – мода была застолблена. Длинный хаер и кроссовки сорок пятого размера. О «казаках», конечно же, мечтали, но не было их тогда. А винтилово было жуткое. Тысячи дружинников с повязками прочесывали леса за отгулы на заводах и училищах. Мне так кажется, что это была самая масштабная облава за всю историю Союза. Причем тогда уже толпа превратилась в разгуляй-малину. Приезжали шашлычники, привозились ящики водки, но прессинг был не из-за наживы, а именно по идеологическим причинам. Настолько явно эта толпа становилась предтечей рынка, настолько разных людей она уже объединяла, что государству уже не оставалось ничего иного как либо пресекать, либо разрешать предпринимательство. Люди, начхав на законы, демонстративно вели несоветский образ жизни, покупали и продавали дефицитные товары по рыночной цене. Рынок налаживался сам. Люди, купившие свежий пласт Motorhead, на радостях проставлялись, покупая на месте алкоголь. Все структуризировалось на месте за считанные секунды. На толпе присутствовало по четыре (!) кружка «кручу-верчу» за одну «толпу». Батарейки шли нарасхват. Представляешь, как это налаживалось! Кто-то, не имея возможности заниматься пластами, прикидывал: «Так, сейчас они на радостях нажрутся и будут на полную громкость свою лабуду гонять. Батарейки сядут, а тут я им батареечки семнадцатикопеечные продам уже по тридцать…»

И вот так постепенно простой обмен пластами превращался в самодостаточный рынок, задолго до начала перестройки. Все было нужно, и нужно немедленно. И вот поэтому, за неимением муляжей, в ход шли настоящие боевые патроны. Я тогда чуть не поседел, когда на двадцатом протоколе следователь достал мешок из-под школьной обуви. А там было восемь столов и восемь следаков, потому что народищу было принято немеряно. Я тогда проходил с кожаными джинсами, в смысле из кожзама. Следователь тогда с трудом подавляя зависть на лице, спросил: «Кожаные?» «Не, из заменителя. Жене купил». Причем видно было, что бытовой интерес превышал служебный долг. Я, конечно же, занизив сумму в два раза, чтоб не превышало сумму зарплаты, ответил, что двести – хотя на самом деле было четыреста. И вот смотрю, товарища моего уже пытают, потому что нашли патрон и мешок с патронташем. А на мешке от сменной обуви чего-то написано, типа ученик Алешин или что-то такое. И же пробивают насчет оружия, золота, наркотиков. Это были вилы выкидные.

А в другом лесу меня приняли прямо на месте покупки другого артефакта. Какой-то человек на заводе «Знамя труда» сделал палицу с наборной ручкой, металлическим шаром размером едва кулака и пятисантиметровыми шипами. Шедевр токарного искусства. Я тогда понял, что если я её не куплю, то другой такой вещи уже в своей жизни не встречу. Тогда был на подъеме Manowar с рыцарской эстетикой и я, увидев сей артефакт, подумал: «Да-а-а…»

И только я купил, тут же меня под ручки и повели люди в плащиках. А остальные, как стая рыб: видят, что хищники шарятся, но почему-то думают, что их это не коснется. Стоят, видят, что приняли, и все равно продолжают торговые операции. Тогда все кончилось мирно. Все видели, как я ее приобретал, и просто меня подвели к изготовителю, который отсчитал мне деньги назад, а его тоже отпустили, предварительно объяснив, что «мановар мановаром», но тут, мол, бегает какой-то маньяк, который подобным орудием труда уже насамоварил десяток трупов. Стращали, журили, пытали, но не сажали, потому что уже тогда было ясно, что все это должно вот-вот измениться.

М. Б. Ты перескочил, не обозначив цифры.

С. О. Ну, представь сам. Если из одной электрички, на какую-то глухую станцию вываливала толпа, то на платформе не хватало места. Причем все не успевали выходить, срывали стоп краны, и девушка, которая продавала три билета в день, увидев такое, начинала голосить в мегафон: «Старший группы, возьмите руководство по движению людей с перрона». Не знаю, за кого нас могли там принимать, видимо, за экскурсию по местам боевой славы, но было смешно.

И вот таких электричек было до пяти за день. Были случаи, когда собиралось по несколько толп. Одна толпа уходила налево и утаптывала там на снегу поляну, вторая толпа размещалась где-то слева от платформы; а третья толпа, состоявшая из проспавших и ленивых, уже часам к двум приезжала и металась между ними. Когда толпа маленькая, все начинали друг друга искать. А на таких глухих станциях гудение толпы было слышно издалека, и заблудиться было сложно. И вот когда все эти бздявые филофонисты разбегались, то на полянах оставались брошенные витрины из пластов и вещей, такой лесной магазин.