Хардкор

И. Г. Круг общения складывался как-то совсем бредово. Полярно. С одной стороны– роллеры на скейтах. Все это шло в одной волне зарождавшегося в Москве брейк-дэнса, с его покатухами и «ломаниями» в Крылатском, что потом эпизодом вошло в нашумевший перестроечный «Курьер». С другой стороны, моя подруга Миледи, вместе с которой мы открыли еще одну дверь в мир хипповской системы, со всеми ее «вписками» и уличными кучкованиями, опутывавшими весь центр столицы. Начиная с пельменной на «Ноге», «Этажерки», «Гоголей» и заканчивая Арбатом и «Туристом» на Мясницкой. Но, как оказалось позднее, наше вливание в эти нестройные ряды было ещё цветочками: цирк начался позже, с 1984 го. Когда одна наша знакомая поимела неосторожность познакомиться на Первомайских гуляниях с одним интересным, на её взгляд, длинноволосым юношей. С которым мы по уже ставшей закономерной случайности встретились позднее на набережной Гурзуфа, куда летними сезонами стекалось множество советских модников и куролесящих студентов. Этим человеком был, конечно же, Сережа Паук. И с этого момента и начались те самые приключения, наиболее точным определением которых, стало слово «угар».

Никто не подозревал, что это мимолетное знакомство в Крыму будет иметь бурное продолжение. И что, вернувшись в Москву, мы познакомимся с целой толпой подобного народа, являвшегося генератором многих событий в жизни города. И то, что вопросы скуки нас больше не будут волновать никогда…

Приехав с юга, Паук познакомил нас с остальным составом уже сложившейся «Коррозии»: Боровом, Саксом, Ромой, Моргом, Воробьем, Шизофреником, со своей сестрой Натахой, их друзьями – Владом из Бусиново, Вовой, потом с Сергеем Гансом. А он, в свою очередь – с Анюхой, Пчелой, Антоном Гарсия, тусой с Аэропорта, с Боярским, Сазоном, Жаном, Кириллом и многими другими… Неформальные знакомства разворачивались стремительно, переплетаясь в один клубок и вереницу лиц, представлявших различные столичные районы. И в какой-то момент мы даже решили отметить наше знакомство в кафе на Тверской. Как раз в этот период процветали «сухой закон» и коррупция, его сопровождавшая. Паук для смеха вписал в меню портвейн и водку, вложив рублевое обоснование. И мы не были выдворены за дверь, как полагается, а, наоборот, получили желаемое, немало удивившись и повеселившись. Вечер удался…

И понеслось! Регулярные заслушивания хеви-металла в компании Паука, Анжея, Влада, Ромы Костыля, Сереги Черта и… всех даже и не упомнишь. С 85-го по 87-й случился настолько безбашенный угар, что некоторые участники уже и вспомнить-то толком ничего не могут, по причине какого-то передоза хлынувшей информации и событий. Все превратилось в какую-то мешанину, состоявшую из тотального стеба вперемешку с яркими вспышками из отдельных эпизодов.

М. Б. Я в какой-то момент придумал аллегорию: подростки, как комарье, слетелись на очаг концертно-меломанской субкультуры. А насосавшись живительной информационной влаги, утрачивали порою полностью чувство самосохранения. За что были в какой-то момент прихлопнуты суровой советской перестроечной действительностью. Если, конечно, не находили, чем в рамках этой структуры заняться, или изначально шли в андеграунд только за удовольствиями.

И. Г. У нас происходило примерно так. Хотя мы с Миледи пытались жить прежней жизнью и ритмом, но новые знакомства резко подкорректировали наши жизненные планы. Особенно, когда мы попали на первые концерты «Коррозии». Проводившиеся сначала в каких-то хиппарских сквотах и в рамках квартирников, затем в каких-то жэковских «красных уголках». А чуть позже в небольших советских клубах и домах облезшей советской культуры. Все это произошло не сразу в 85 м году, а постепенно. Пока мы вовсю клепали куртки и жилетки чемоданными заклёпками, варили джинсовки в театральных мастерских и пришивали к штанам десятки штук «молний № 10». Количества шипованных и проклёпаных нами браслетов, «подаренных» московским и крымским отделениям милиции, мне кажется, могло бы хватить на целый полк солдат. Несмотря на неудобства, связанные с пресловутыми «гонениями», мы отрывались на всю катушку, слушали «запретную» тяжелую музыку, читали самиздат и привезённые фарцовщиками редкие музыкальные журналы. Каждую субботу вся тусовка знакомых лиц отрывалась на «толпе» с винилом, кассетами, бумагой и шмотками, постепенно перетекая в отмечание покупок и всевозможные празднества местных масштабов, по всем районам Москвы и Подмосковья. «Горбушки» ещё не было, но армия поклонников тяжелой музыки росла, как на дрожжах. Десятками плодились новые группы, и мы курсировали по множеству самодеятельных концертов и только-только начинавшихся рок-лабораторским «солянкам», на сцене которых смешалось многое, а иногда и вовсе трудно совместимое. Подросткам все это казалось настоящим прорывом после долгого застоя – прорывом, состоявшимся вопреки запретам. Но это была еще не та свобода, о которой бредили и мечтали.