Харизма

Мама снова прижимает меня к себе. Наконец я отстраняюсь и говорю:

– Извините. Не думаю, что я смогу открыть подарки. Не сегодня.

– Я понимаю.

Она смотрит на меня беспомощным взглядом.

Я извиняюсь, спотыкаясь, поднимаюсь к себе и падаю в кровать. В комнате тихо, и в ушах почти не звенит. А может, тоска в моей душе заглушает все остальное. Я зарываюсь в постель и проваливаюсь в глубокий сон.

Когда я резко прихожу в себя, день уже клонится к вечеру. Инстинктивно я хватаюсь за запястье, ожидая, что меня снова связали или бросили у дороги. У меня уходит не меньше минуты, чтобы успокоится и осознать, что я дома, в безопасности. Ну, настолько в безопасности, насколько это возможно, учитывая, что CZ88 по-прежнему таится в моих клетках.

Мой телефон украли те чокнутые, которые решили приготовить коктейль из моей крови, или что там они с ней сделали. Поэтому я поспешно бегу к домашнему телефону в коридоре и оставляю голосовые сообщения для Джека и Эви, сообщая им, что я в порядке.

Внизу мама накрывает на стол. На обед она приготовила курицу карри и рис. Подарков ко дню рождения больше не видно, но Сэмми то и дело косится в сторону серванта.

Пряный запах нашего обеда возвращает меня к воспоминаниям о том, как мы уютно сидели за столом – я, мама, папа и Сэмми, и несчастный случай с папой был еще в невообразимом будущем, вместе со смертоносной ДНК и похитителями крови. Даже Сэмми в те дни кашлял реже, потому что его легкие оставались относительно неповрежденными. Я резко трясу головой. Когда погружаешься в прошлое, настоящее причиняет еще больше боли.

После обеда звонит телефон. Это Эви. Не успевая перевести дыхание, она задает сразу тысячу вопросов. Я рявкаю: «Тащи свою задницу сюда, и я дам тебе полный отчет». То же самое я говорю и Джеку, когда он звонит минуту спустя.

Эми и Джек приезжают вместе еще через час. Мы молча обнимаемся, прежде чем забраться в мою комнату, где мы садимся на мою кровать, прижавшись друг к другу. Они постоянно переглядываются, и я понимаю, что они определенно обсуждали свою безумную подругу, но Джек старается смягчить разговор и спрашивает меня о двух деревянных силуэтах щенков, висящих на стене.

– Купили, когда ездили в Индонезию, – в тысячный раз я задумываюсь, действительно ли микробы, которых я подхватила в той поездке, спасли мою жизнь.

Эви грозит мне пальцем.

– Так, теперь ты долго никуда не пойдешь и не будешь говорить с незнакомцами. Слышишь меня?

Джек берет меня за запястье – как раз там, где видны свежие ссадины от веревок.

– Держись рядом с нами.

И это он называет мягкостью.

Я будто съеживаюсь.

– Я не планирую никаких заграничных поездок, если вы об этом, ребята. Но я надеюсь, что кто-то из вас съездит со мной в Кле-Элум.

Эви морщит нос.

– Где это? И почему ты говоришь шепотом?

– Это на востоке, в паре часов езды. Там живет мать доктора Стернфилд.

Джек сжимает мою руку так сильно, что мне становится неприятно.

– Ты не отказалась от этой идеи? Эйслин, посмотри, что случилось после того, как вы с Шейном решились на предыдущее приключение.

– Это было не приключение. Мы собирали деньги на поиск противоядия.

Эви смотрит на меня скептически.

– Да ну. Я видела тебя на фото, разодетую как Золушка, в толпе шикарных людей.

Я отцепляю руку Джека от своего запястья и потираю больное место.

– А ведь было время, когда ты готова была заплатить, чтобы я пошла на вечеринку.

Она говорит:

– Это было до того, как кто-то попытался украсть твою кровь.

Джек добавляет:

– Тебе нужно сидеть дома и приходить в себя, а не гоняться за кем-то, кто, как тебе кажется, врет о ком-то еще, кто уже умер.

Я отвожу взгляд от его лица, не желая читать его выражение. Тихим голосом я говорю:

– Но что еще я могу сделать, чтобы все исправить?

Эви, одарив Джека молниеносным взглядом, говорит:

– Почему бы не позвонить исследователям и не узнать, нет ли у них каких-нибудь более разумных идей? Держу пари, ты можешь им сильно помочь, держась в тени, не привлекая внимания.

Я резко произношу:

– Завидуешь моей популярности, а?

Эви будто становится на голову выше. Ее взгляд обжигает:

– Вряд ли я стану завидовать кому-то, кто с дьявольским упорством разрушает себя.

Я поворачиваюсь к Джеку.

– Ты думаешь, что я стремлюсь к саморазрушению?

Он нервно глотает слюну.

– Думаю, что ты не полагаешься на тех, на кого должна бы.

Поверить не могу, что они вот так на меня накинулись. До всей этой истории с CZ88 друзья никогда не были так враждебны ко мне. Борясь с дурнотой из-за жара, бросившегося в лицо, я говорю:

– И чего хотят от меня люди, на которых я должна полагаться? Сидеть здесь, за задернутыми шторами, и болтать о том, кто что должен делать и какая дурацкая группа дала интервью на радио?

У Джека раздуваются ноздри.

– Наши жизни может и не такие захватывающие, как у вас с Шейном, но они важны.

Эви говорит:

– И ты считала так еще до того, как стала притчей во языцех, человеком, который каждый вечер появляется в новостях.

– А вы, ребята, думаете, что это все гламур да слава?

Во взгляде Джека не осталось ни следа той нежности, к которой я успела привыкнуть.