Рита поплыла. Уже невозможно было сказать, где заканчиваются волосы, и начинается платье. В какой-то миг она просто исчезла с поверхности воды, остался лишь белый ситец платья и шелк волос. Но потом не стало и этого. Багряное солнце вспыхнуло, словно финальный аккорд в опере, и рухнуло за горизонт. Море, однако, все еще продолжало пламенеть. С белой лилией где-то там, в жидком багрянце.
Единственная дорожка следов вела к воде. Других следов не было. Там, где сидела Милана, песок был не примят.
- Это была иллюзия, - прошептала я.
- Ш-ш-ш! Сейчас будет самое интересное. Не хватает содовой и попкорна.
- Ты чудовище, - сказала я и встала, чтобы уйти.
Лирой схватил меня за руку и рванул обратно на скамейку.
Смена декораций.
Бедно обставленная гостиная.
Мальчик лет девяти, с ярко-рыжими волосами, пятился от высокого мужчины. В руке мужчина держал молоток.
- Папочка постоянно говорил мне, что я чудовище, - сказал Лирой. - Однажды он как обычно крепко заправился после работы, что всегда обещало нам с мамочкой веселый вечер. Он взял молоток и сказал: 'Я хочу научить тебя хорошим манерам, сынок. Хочу сделать из тебя человека'.
Мужчина с молотком приблизился к мальчику, задавливая его своим ростом.
- Пора сделать из тебя человека, маленький ублюдок, пора научить тебя уму-разуму.
Он схватил мальчика за волосы и потащил, упирающегося, к обеденному столу.
- Он положил мою руку на стол, - комментировал Лирой, - и одним ударом отбил мне два пальца. Весьма болезненно, должен тебе сказать. Заживает долго.
Я зажмурилась, когда жилистая рука с молотком ринулась к цели. Воздух сотряс пронзительный детский крик. Я открыла глаза. Кровь забрызгала скатерть. Мальчик прижимал искалеченную кисть к животу. В комнату ворвалась рыжеволосая женщина в ночной сорочке.
- Мамочка принялась кричать, - продолжал Лирой, - и тогда папочка решил научить хорошим манерам и ее. - Мужчина ударил женщину по лицу, после чего замахнулся молотком. Я отвернулась. - Это было чудесное Рождество. Вся семья в сборе. А теперь ушки на макушки, Харизма. Второй акт.
Песок хлынул отовсюду, занося гостиную, сметая все, кроме нас с Лироем. Стены выстрелили в разные стороны, будто карты из рук фокусника. Лирой похлопал меня по щеке.
Мы вновь были на пляже.
Подняв тучу брызг, Кирилл вбежал в воду и нырнул. Осипшим голосом Милана повторяла одно и то же: 'Рита в воде, Рита в воде...' Зарипов уже добежал до ракушника, когда вынырнул Кирилл и мощными движениями погреб к берегу. Он вышел из воды с Маргаритой на руках, положил ее на песок и стащил с головы пакет.
- Мой любимый момент, - Лирой приобнял меня, гладя по волосам. Я отпихнула его. В его клешне как по волшебству появился нож с коротким клиновидным лезвием. Он притянул меня обратно, прижал холодное лезвие плоской частью к моей щеке. - Эй! Что за финты? Я просто делюсь впечатлениями.
Кирилл делал Рите искусственное дыхание, чередуя его с непрямым массажем сердца. Зарипов с полубезумным выражением на лице стоял и смотрел. Милана подскочила к Зарипову, и принялась лупить его по груди:
- Это ты! Ты виноват! Ты! Ты! ТЫ!
Он едва ли замечал ее, если замечал вообще. Так длилось несколько минут. Наконец, Кирилл медленно выпрямился и посмотрел на Зарипова. Закрыл Рите веки. Милана закричала как подстреленная чайка и упала на колени.
- Да, - сказал Зарипов, - я.
И зашагал в противоположном направлении; дойдя до желтой, иссушенной жарой, совсем как в африканском вельде, травы, принялся карабкаться на пригорок.
- Я остановил его в тот момент, - хихикнул Лирой, - когда он попытался вышибить себе мозги, засунув в рот дуло ружья.
Милана баюкала на коленях голову сестры. Кирилл стоял у кромки воды, и смотрел в небо, на чайку, парящую над водной гладью.
- Вот и сказочки конец, - Лирой протянул мне платок. - Все молодцы. Платочек?
Я ударила его локтем под ребра, после чего хлопнула ладонью по лицу. И тут же почувствовала, как жалит лезвие. Тьма упала с неба бетонной плитой. Я обнаружила себя на земле, на выложенной плиткой дорожке Приречного кладбища. Шел дождь, дул холодный пронизывающий до костей ветер. Лирой схватил меня за волосы и взгромоздился на меня сверху, поигрывая ножом.
- Твоя очередь, - бритоголовый лезвием убрал упавшие мне на глаза волосы. - Покажи мне, что сделало из Харизмы Харизму.
- Нет!
- Пожалуйста, - отчеканил он, - никогда не говори мне 'нет'. Всю свою жизнь я только и слышал: нет, нет, нет. Видишь ли, я устал от этого коровьего дерьма. Мы с тобой как два пирога: слоеный и песочный. Но с одинаковой начинкой. Понимаешь, что я хочу сказать? Мы во многом похожи, и ты вроде как нравишься мне, но каждое твое 'нет', тем более в ответ на столь пустяковую просьбу, делают меня все черствее и черствее. Делают больно, - плаксиво добавил он.
Я плюнула ему в лицо.