Хармонт. Наши дни

Лёжа на спине, Ян мысленно подгонял невидимые в чернильном небе облака, наползающие на диск ущербной луны. Облака не спешили, они издевались над Яном, словно играли с ним в прятки и правила игры соблюдать не желали, то облизывая молочный лунный диск по краям, то отступая от него прочь. Когда, наконец, облака усовестились и накрыли диск полностью, Ян перевернулся на живот и, подняв голову, выглянул из-за скрывающей его кочки.

– Сволочи, – вслух сказал Ян. – Долдоны картонные.

Дорога была футах в шестистах, и свет трёх пар прожекторов с патрульных машин прорезал в Зоне прямые жёлтые коридоры, словно вогнали вояки в Зону исполинский позолоченный трезубец.

Пятясь по-рачьи, Ян пополз назад, под прикрытие полуобвалившейся кирпичной кладки. Сзади и слева взревело вдруг, затем загремело, и земля затряслась, забилась под животом. Потом гром и рёв стихли, сменивишсь утробным, недовольным ворчанием, и земля, дрогнув пару раз напоследок, угомонилась. Ян облегчённо выдохнул и пополз дальше. Землетрясения в Зоне за последние пару месяцев стали делом обычным, но привыкнуть к ним Ян так и не смог, всякий раз обмирая, когда кто-то невидимый, взрёвывая от натуги, тщится выдрать из-под него опору.

Чероки, бессильно раскинув в стороны короткие жилистые руки и задрав в небо массивный упрямый подбородок, натужно, с хрипом дышал. Ян подполз к нему. Привстав, оглядел в неверном мутном свете растолкавшей облака луны покрытое страшными, вздувшимися волдырями лицо.

– Не жилец, – в который раз зашипел Сундук Родригес. – Слышишь, Джекпот, краснокожему конец, надо убираться отсюда.

Ян сунулся к Сундуку, ухватил за грудки.

– Ещё раз услышу – удавлю, – пообещал он.

Сундук проворчал что-то невнятное и затих. С полчаса лежали молча, Ян с отчаянием слушал, как с хрипом высыпаются из Чероки крупицы жизни.

– Говорил же, не надо было сюда лезть, – вновь заворчал Сундук Родригес. – С кладбища заходить надо было, Джекпот, у кладбища патрулей нет, не ходят они туда, мертвецов боятся. Мы попёрлись тут напролом, а офицерикам разнарядку выполнять надо, им за нашего брата зелёными платят. Засекли небось и теперь ждут, теперь их отсюда ничем не выкуришь, не отвадишь.

Ян не ответил, и Сундук, минут пять помолчав, повернулся к индейцу.

– Чероки, амиго, – жарко зашептал он. – Помри уже скорее, богом тебя прошу. Через тебя тут и нам конец. Слышишь, амиго, я за тебя свечи ставить буду, молиться за тебя буду, только прошу: не тяни.

Вновь взревело, загрохотало в ночи, и ходуном заходила земля.

– Боже всемогущий, – зачастил Сундук. – Смилуйся и сохрани, что ж Ты такое творишь с нами, Боже.

– Сундук, – позвал Ян, когда Зона стихла и земля успокоилась. – Ты как думаешь, это что там ревело?

Сундук приподнял квадратную небритую рожу с колючими злыми глазами.

– Парни говорят, что «Бродяга Дик», – сказал он. – Завод там раньше был, амиго, до посещения ещё. Вот там, в подвалах, он и поселился, «Бродяга» этот, чтоб ему сгореть.

Ян недоверчиво хмыкнул.

– И как он выглядит, этот твой «Бродяга»?

– А пёс его знает, – в сердцах сплюнул на землю Сундук. – Не видел его никто. «Бродяга» – это тебе не какой-нибудь «призрак» или там «мочало». Слушай, Джекпот, кое-кто болтает, что ты Киприота с Прощелыгой пришил. Правда, что ль?

– Не твоё сучье дело, – жёстко ответил Ян. – Будешь болтать, и тебя пришьют.

С Чероки и Сундуком он ходил в Зону уже трижды, и все три раза были удачными. Немногословный, ловкий, резкий в движениях и нетрусливый индеец напарником был надёжным. От вечно ворчащего и всем недовольного Сундука Ян не прочь был бы избавиться, но за сбыт отвечал именно он, рисковал на передаче хабара тоже он, и цены брал с покупателей хорошие, честные.

На вырученные деньги Сундук прикупил «понтиак», бывалый, облезлый, но с отличной проходимостью и мощным мотором. Вслед за «понтиаком» на толкучке приобрёл видавший виды двухосный трейлер. Чероки нашёл заброшенный песчаный карьер в двадцати милях за городом, трейлер они втроём перегнали туда и отлёживались в нём после каждой ходки. За четыре неполных месяца Яну удалось скопить пару тысяч, он зарыл их в лесу под приметной елью с расщеплённым стволом и полагал, что напарники со своими долями поступили так же. Если удастся тем же манером дотянуть до зимы, то денег должно стать достаточно, чтобы прикупить домик на окраине и перевезти семью: отца с матерью и брата. О семье Ян думал часто, и всякий раз, когда начинал думать, у него нехорошо становилось на сердце. Однажды он не выдержал и послал открытку на день рождения отца, пустую, без подписи и обратного адреса. Больше не рисковал, и корил себя за это, и тешил надеждой, что к зиме они все будут вместе…

Ян выругался от злости – загадывать нельзя, в который раз сказал себе он. Чероки тоже небось загадывал, а теперь каждая лишняя минута из тех, что они проторчат в Зоне, пожирает шансы Чероки на жизнь.