Хармонт

Лихорадочно размахивая руками, он вытолкал “пух” за дверь, захлопнул её, прибил к полу уцелевшие “пушинки”, растоптал их, отдышался и пошёл пеленать. Младенцы оказались разнополыми, Ежи изрядно умаялся, пока с горем пополам не затянул обоих обратно в свёртки. Затем бессильно опустился на пол. Что делать дальше, он не знал. Выбраться из Зоны самому было проблематично, с двумя грудными детьми на руках - попросту невозможно. Он стал вспоминать, как носила новорожденных близнецов Сажа, когда он привёз ей деньги. Как же назывались те люльки с перекинутыми через плечо лямками. Слинг, вспомнил Ежи. Он разорвал простынь, с четверть часа пытался привязать к свёрткам концы так, чтобы было надёжно, но надёжно не получалось, и Ежи, отчаявшись, в сердцах швырнул обрывки простыни на пол.

Ещё минут десять он потратил, обдумывая варианты, но вариантов не было, ни единого, и тогда он обвязался простынями, распихал по карманам бутылочки с питанием и подгузники, подхватил оба свёртка и, прижимая их к себе, выбрался из палаты для новорождённых в коридор. Когда он спустился вниз, уже светало, и Ежи, зная, что не дойдёт, зная, что обречён, двинулся от клиники Каттерфилда прочь.

Сорок миль, бормотал он, пробираясь между “комариными плешами”, уворачиваясь от “пуха” и не обращая внимания на стелющуюся под ногами “зелёнку”. Если идти не останавливаясь, то можно делать по три мили в час. Это если прямиком и не заблудиться. Но прямиком и не заблудиться не получится, поэтому положим две мили в час. Это будет двадцать часов, дети не выживут, питательная смесь наверняка скоро свернётся. Да и ему не пройти это расстояние ни при каких обстоятельствах, не хватит сил, рано или поздно он упадёт, и тогда…

До полудня солнце должно быть за спиной, навязчиво повторял Ежи. Пока солнце за спиной, он идёт на запад. После полудня необходимо двигаться вслед за солнцем, тогда он не собьётся с пути. Так и только так, и плевать он хотел на арифметику, ему надо идти вперёд и вперёд и не упасть, потому что упасть он не может, он не имеет на это права.

Младенцы один за другим подали голос, потом заплакали, заревели на все лады.

Потерпите, уговаривал Ежи, потерпите чуть-чуть, вот выберусь из города, и тогда будем перекусывать. Он выбрался, когда солнце уже стало жарить. Скормил младенцам по бутылочке с питательной смесью, расстелил на земле простынь, неумело перепеленал и двинулся дальше. Не упасть, бубнил он себе под нос, главное не упасть. Если мне удастся не упасть, то рано или поздно я дойду. Докуда дойду, не столь существенно, докуда-нибудь. Чтоб тебе сдохнуть, проклял он преградившую путь “мясорубку” и потащился в обход. Чтоб вам всем сдохнуть, “плеши”, “пух”, “капуста”, вся инопланетная дрянь.

К полудню сил не осталось. Младенцы заходились криками у Ежи в руках, но он уже не слышал, он перестал адекватно воспринимать действительность, и куда идёт больше не понимал, а главное - не понимал зачем. Несколько раз он едва не упал, но не упал всё же и брёл теперь, шатаясь, наугад, глядя перед собой налитыми кровью глазами и тратя крупицы последних сил, чтобы не уронить детей.

Когда солнце перевалило через зенит, путь Ежи упёрся в песчаный карьер, обогнуть который не было никаких сил и никаких возможностей. Тогда он, осознавая, что теперь наверняка упадёт и всё на этом закончится, ступил на склон и стал спускаться. Он не знал, как удалось достигнуть дна, так и не упав, но это уже его не беспокоило, равно как перестало беспокоить и всё остальное на свете. Прижимая притихших младенцев к себе, Ежи сделал по дну карьера шаг, другой и в полусотне футов перед собой увидел “золотой шар”. Тот лежал, наполовину утопленный в расщелине с осыпавшимися краями, и отсвечивал медно-красным на солнце.

С минуту Ежи, пошатываясь, стоял и смотрел на “шар”. Затем опустился на землю, расстелил на ней простынь и уложил притихших детей. На карачках, обдирая локти и колени о камни, пополз к “шару”. Добрался, обхватил его и припал щекой.

Он не знал, сколько времени пролежал, прильнув к шару и моля его о чуде. Очнулся Ежи, лишь когда услышал детский плач и осознал, что тот имеет к нему отношение. Тогда Ежи оторвался от “шара” и пополз назад. Осмотрел оставшиеся бутылочки, убедился, что содержимое безнадёжно свернулось, отбросил прочь. Никаких сил поднять на руки младенцев у него не было, но он поднял обоих. Идти дальше было немыслимо, но он пошёл. Он умудрился даже добраться до карьерного склона, противоположного тому, по которому спускался, так и не упав.

- Всё, - сказал Ежи вслух. - На этом всё.

Он сполз по склону спиной, уселся, вытянув ноги и всё еще прижимая младенцев к себе. Закрыл глаза. Спать нельзя, сказал себе Ежи, спать нельзя ни в коем случае, иначе ты не дойдёшь. Ты уже не дошёл, возразил он себе миг спустя. Тысячи людей двое суток назад умерли, и ты умрешь, ничего постыдного в этом нет.