Харон

есть в этом месте, в этом районе Москвы. Плохо, что мы так мало знаем, ведь было же что-то с кем-то и прежде, до нас. С тех пор, как ты рассказал про меня, про моих…

– Ты считаешь, я сделал это напрасно?

– Нет. Теперь нет. Я думаю о них, и мне легче. – Во многия знания – многия печали. Некоторым достаточно просто чувствовать.

– Думаешь, спасет? – Улыбка чуть тронула полные сочные губы. Михаил перегнулся через межсиденный валик, взял Инкино лицо в ладони, поцеловал.

– В глазах твоих, как в омутах, – тонуть да и только.

– А ты впервые поцеловал… так. Мне не кажется? Это так и есть? Безо всякой страсти-похоти, то есть я хочу сказать – не она главное?

– Может быть. – Он уже раскаивался и в порыве, и в словах. – Только как же это без страсти? Так не бывает. Зачем тогда?

– Мои глаза лучше Дашкиных? Ты случайно про нее не навоображал? Девочка-одуванчик, да? Это ты зря. Могу рассказать…

– Ладно, ладно, будет тебе еще похоть. Блуд пощекочем.

– Не надо грубостей, они сейчас не прозвучат. Смотри, Игнат за нами прямо к стеклу прилип. Позови, хватит ему подглядывать. Пусть объяснит, куда вы все-таки едете, чтобы я знала. И где потом встретимся.

Обговорив и уточнив все – Игнат продолжал быть прямым и насупленным, – Михаил уже собрался двинуться вслед за развернувшейся «шестеркой». Инка задержала его. Снова ее симпатичная рожица светилась заносчивым нахальством.

– Левое ухо отрезают первым, потому что так с руки удобнее, – сказала она – Если, конечно, не левша.

– Никакие они у тебя не омуты, – ответил Михайл. – Плоские и блеклые, как две стеклянных пуговицы.

Инка показала ему язык.

Сиренево затлели фонари-кобры. Здесь, в тупиковом углу проездов, было мало машин, а еще меньше людей. Сознавая, что делает неразумное, Михаил догнал на «Чероки» шагающую вдоль темной, крашенной суриком стены кладбища Инку, для чего ему пришлось пересечь дорогу к противоположной кромке.

– Держи, – протянул через стекло «вальтер». – Сообразишь?

Ничуть не удивившись, Инка умелым движением сунула пистолет в сумочку.

– Как-нибудь.

– Осторожнее, Инесс, и… постарайся. Понимаешь?

– Я буду осторожна. И я постараюсь, езжай, Зверь.

Воспользовавшись тем, что она стояла совсем близко, он высунул руку до плеча и, задрав короткий подол дубленки, ущипнул за зад.

– Последнее слово всегда останется за мной, Инесс!

Джип с визгом повернул на короткой дуге, умчались его огни. Инка передернула плечами, решительно направилась через маленький сквер к метро. Ей ничего не надо было стараться почувствовать, увидеть здесь. Она уже знала, где состоится встреча, столкновение первого Зверя со вторым. Совсем не там, о чем сказала Михаилу. Но и описанную ею картину Инка, признаться, тоже видела, да только не могла определить, к чему она относится.

Инка спешила. По уговоренности с Михаилом, у нее было лишь четыре часа свободных, и то если не случится ничего непредвиденного. А там, куда она поедет, не обойтись без длинной чинной беседы. «С чаями и вареньями», – подумала Инка, злясь.

Вообще страшновато, конечно, идти вот так, напрямик, не по освещенным тротуарам, но, во-первых, она тут все знала, каждый закуток, а во-вторых, не так уж и поздно. Тяжесть пистолета в сумочке придавала уверенности. Инка любила оружие.

В кабинете, куда Роман пригласил их угостить настоящими «Коронами», все четверо обменялись взглядом, который и заядлый оптимист не счел бы радостным и жизнеутверждающим. Олег от «Короны» отказался, вынул любимые «Партагос».

Он принялся рассматривать миниатюру на стене против стола хозяина. Вживе он видел ее всего второй раз, а первый – несколько дней назад, когда впервые переступил порог Романова кабинета. Тем не менее гравюра, заключенная в круглую рамку из драгоценного палисандра, была ему прекрасно знакома. Композиция в стиле Мориса Эшера, изображающая сливающихся друг с другом двойников. Или сиамских близнецов, не понять. Как не различить границ между плоскостью и объемом.

Рискнув, Олег чуть «приоткрылся», чтобы воспринять исходящую, возможно, от картины энергетику. Но картина молчала. Правая фигурка была светлее, более освещена льющимся откуда-то из-за ее спины бледным, неживым светом. Тени лежат так, что создается впечатление, будто источников света тоже два.

– Профессор, вы неосторожны, – невзначай мурлыкнул Алан. – Я же тут.

Олег мысленно чертыхнулся.

– Мы так и будем молчать о главном? – спросил, глядя в стол, Роман. – Олег, ты мне говорил: мы, де, канарейки, первыми ощутим газ, хлынувший в шахту. Нам первыми сдыхать. Что ты теперь скажешь? Кажется, и без канареек обошлось, а сдыхать все равно нам? Что говорят твои теории? Они о чем-нибудь говорят? Чем вызвано это извержение? Меня достало именно как взрыв, как удар! Какой-то болван-газетчик запустил верное словцо… Теперь у меня – все! Я больше ничего не вижу. Не вижу, не чувствую, не могу! Я выдохся. Нет, это Гость сломал меня. Олег, ты не верил, сомневался, что так будет. Теперь это ждет всех нас, помяните мое слово.