Харон

Однако здесь этих ламп, которых в обычных палатках по одной, было аж шесть штук, и еще пару, Харон знал, Локо прячет в рухляди в углу. Припасливый, рачительный хозяин Локо.

Про него единственного можно было сказать, что у него налажен быт. Эти невозможные покрывальца, кособокие табуреты и лавочки с трухлявыми резными сиденьицами и спинками, этажерочки и занавесочки – смех, окон-то ведь нету – и по всему лагерю собранные безделушки, поделки, сохранившиеся с невесть каких времен… «Нет, нет, надо выразиться, как это принято в лагере: с бессчетного множества Ладей назад. Детский язык».

Харон опустился прямо на пол у входа. Здесь он мог оставаться в некоторой тени, а усевшись ниже уровня лавочек и креслиц, на которых размещались другие, не лез в глаза своим ростом и размерами.

И Ладьи не про Локо, и Тоннель, а уж о чем другом и говорить не приходится. Локо-дурачок явно ориентирован на длительное вживание, говоря уже языком взрослых дядей с серьезными занятиями. Только никакой он не дурачок, хотя прикидывается иной раз просто артистически. И собираются у него любопытные не из тех, что стали бы простой фонарь колотить, чтоб «поглядеть, чего внутри».

– Поймите, и Злые Щели, и город Дит – это все не из той оперы. Нет никакого резона примешивать сюда построения Алигьери! Подумаешь, семь – или сколько? – веков мир проникался его концепцией и наконец проникся настолько, что она сделалась нарицательной и будто бы даже и непреложной! Да и какой мир – европейский? Христианский? В Африке про эти пресловутые Крути слыхом никакие зулусы-масаи не слыхивали…

– Мы тут… не из Африки. Не городи ты, – отозвался от противоположной стены угрюмый бас.

– Верно, – легко согласился говоривший, – и это еще отдельный вопрос. Я хочу сказать, что не следует поддаваться, идти на поводу у первых пришедших в голову аналогий. То, что в лагере – чем бы лагерь ни считать – сложился определенный фольклор, еще ни о чем не говорит… то есть на него безусловно необходимо ориентироваться, если мы хотим понять, где мы и почему, но считать за единственно правильный со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Присутствовало десятка два гостей. Как принято у Локо, в основном располагались вдоль стен и вокруг обширного овального стола с гнутыми ножками – предмета особой Локиной гордости, но где, где, спрашивается, взял?! Основную речь вели сидящие за столом, от стен обычно ограничивались репликами. Состав, понятно, менялся, но общее правило соблюдалось.

«Что характерно, изменения настигают с обеих сторон: с одной – то и дело кому-то приходит очередь, и его, такого только что пытливого и ищущего, загоняют на сходни, подвздергивая для острастки из ножен черное тупое лезвие, с другой… а с другой так: витийствует, ораторствует, предлагает гипотезы, выдвигает теории, рассыпается мелким бисером, а там глядь! – уж не подсаживается к столу, скромно у палаточной стеночки, и глаза пустые. Вякнет что-нибудь по старой памяти, произнесет в точку или в пусто, да и вновь перед собой упрется. А там и совсем перестанет ходить, переселится на сотые… Эти поднимаются по сходням сами. Массой. Стадом».

– Тот, что говорит, прибыл одну Ладью назад, точно, я его вычислил, – шептал Листопад, пристроившийся рядом. – Еще пока нормальный. Не приморозило его еще. (Листопаду самому понравилось слово.) Этот, который возле него, – просто псих. Псих, про него все знают, поймешь почему.

Но он в общем молодец, похоже, разбирается. Баба рядом – не знаю, не видел, из последних, может? Опять новые прибыли, Харон, почему, как тебя не бывает, сразу поступают новые? Смотри, на стороне, где Локо сидит, один в бушлате, видишь? Вот с ним мы хотели к тебе подойти, но это успеется. Других не знаю, да все они какие-то… Где-то в лагере, поговаривают, такой хоронится мудрец – Психу рядом не ходить…

Харону надоела придушенная болтовня Листопада. Он приподнял парня, как тот был, пропихнул в сторону.

Говоривший у стола, в клетчатой кепке, клетчатом длинном пиджаке с кожаными накладками на локтях, повернулся, оглядывая аудиторию.

– Злые Щели – об этом стоит подумать, – сказали от стены. – Перед этой Ладьей над горами зарево было. Что, думаете, такое?

После этого замечания многие головы опустились, кое-кто – Харон заметил – не в состоянии удержать себя нервно передернулся. Даже клетчатый энтузиаст не нашелся что сказать, притух.

«Злые Щели – это да, это что-то оттуда, из Данте… Где Злых Щелей отвесные громады над пузырящейся смолой вдали чернеют… Ты прав, Клетчатая Кепка, да ведь от этого не легче, ага?»

Харон передвинулся, чтобы совсем быть в тени. Седьмая «летучая мышь» стояла на столе. Локо расстарался для гостей.