Харон

– Да! Спутники! Еще и спутники! – Я резко засмеялся. – Кстати, про спутники: вся эта дрянь, что мы запускаем на орбиту, на самом деле падает. И спутники, и станции, и прочая дребедень. Крутится вокруг Земли и падает, крутится и падает. Просто высоко, потому долго.

Я прошел на кухню, отвернул до упора холодный кран, обливаясь, напился.

– Падают! – крикнул я, вытирая рукой лицо.

Анна появилась в дверях кухни, с отвращением смерила меня взглядом снизу вверх.

– Кончай истерику, терминатор фигов, – сказала она и тихо добавила: – Что ты про меня знаешь?

Я действительно ничего о ней не знал.

– В двух словах… – Она закашлялась, морщась, повторила: – В двух словах… Прошлым декабрем я похоронила отца. Мой сын, единственный сын, живет в Амстердаме со старым гомиком, который изображает из себя художника. Мой муж, бывший муж, четыре года назад нанял киллера, снайпера, чтобы меня убить. Я выкуриваю три пачки в день и вряд ли дотяну до шестидесяти. У меня нет друзей… – Она усмехнулась. – Друзей! У меня нет ни одного человека, с которым я могу говорить откровенно. – Она задумалась. – Да что там откровенно, просто поговорить. Ни одного, понимаешь?

Мы молча смотрели друг на друга, потом я угрюмо спросил:

– И на кой черт ты затеваешь всю эту катавасию с Тихим?

Она пожала плечами.

– Ты знаешь, – задумчиво произнесла она, словно говорила сама с собой. – Я всю жизнь верила в Бога… Верю и сейчас. Но раньше мне казалось, что Он всемогущ и вездесущ и что ни один волос не упадет с головы без Его ведома. Полный контроль и опека. И что мерзавцы получат по заслугам еще при этой жизни, задолго до Страшного суда.

Она сполоснула чашку, налила воды, крупными глотками выпила до дна.

– Вообще, у русского человека параноидальная страсть к справедливости, причем в самой примитивной форме. – Анна поставила чашку в раковину. – Ты, наверное, тоже это замечал?

Я не понимал, куда она клонит, развел руками, хотел что-то сказать. На кухне вдруг потемнело, и в тот же момент сверху раздался такой треск, что Анна в испуге присела. Хлынул ливень. Громыхнуло еще раз – казалось, гроза разыгралась где-то у нас на чердаке.

Мы вышли на веранду. Дождь лил стеной. Анна, смеясь, что-то сказала. Я не расслышал – ливень гремел, как водопад, вовсю барабанил по крыше веранды. Земля не успевала впитывать воду, лужи перед домом росли, сливались, превращаясь в маленькие озера. Анна дернула меня за рукав, крикнула:

– Смотри!

Над лесом синела ослепительная полоса звонкого летнего неба, словно кто-то гигантской бритвой полоснул по тучам. Из прорехи выглядывала радуга.

– Ты думаешь, это Он? – Анна, улыбаясь, показала глазами вверх. – Думаешь, это знак?

Я засмеялся, неловко обнял ее за плечи.

– Ты слишком всерьез к себе относишься.

– А про спутники ты придумал? – Она по-кошачьи потерлась щекой о мою скулу. – Что они падают.

– Нет, почему? Чистая правда, – ответил я.

А сам подумал: «И все равно, моя радость, в конце третьего акта ты меня пустишь в расход». Впрочем, как говорил генерал Боливар, смерть в нашем деле – не более чем профессиональный риск.

37

Любая миссия состоит из трех фаз: планирование, подготовка и сама операция. Первая фаза подходила к финалу, я уже составлял список амуниции, оборудования и транспорта. Анна морщилась от восьмизначных цен – только один «Сикорски RQ-170» с антирадарной системой, бесшумным винтом и холодным выхлопом стоил сорок миллионов.

– Я не думала, что захват власти в одной стране влетит мне в такую копейку.

– Еще не поздно одуматься, ваше высочество, – ухмыляясь, шептал я. – Еще не поздно.

– Поздно, ох поздно!

Она смеялась, махала рукой. Я переходил к следующему пункту списка.

В пятницу утром Анна привезла мой российский паспорт.

Потертый, словно кто-то долго носил его в заднем кармане, документ имел вполне убедительный вид. Впрочем, фальшивым он был только юридически, с технической стороны все было честно: мои русские фамилия-имя-отчество, год и место рождения, фотография. Я начал листать – оказалось, что я въехал в США в апреле, о чем свидетельствовал штемпель пограничной службы аэропорта имени Кеннеди города Нью-Йорка. До этого я посетил Мадрид и Афины. Моя шенгенская виза заканчивалась в декабре.

– Ну как? – спросила Анна.

– Очень даже! Мне уже начинает казаться, что я и вправду был в Мадриде.

– В воскресенье утром мы улетаем, – сказала она. – Если какие-то дела по усадьбе… – Она кивнула в сторону окна.

Я застыл с раскрытым паспортом в руке.

– Но ведь еще не… – проблеял я, пытаясь собраться с мыслями. – Еще ведь…

– На острове! Доделаем все там. Операция назначена на середину августа.

– Августа?! Кем? – почти вскричал я.

– Мной!

Я, готовый взорваться, звонко шлепнул паспорт на стол. Анна быстро выставила ладонь.

– Не психуй! Твоя акция – лишь часть большой операции. Мало ликвидировать Тихого, важно взять власть. И не просто взять, а сделать это ювелирно – нежно и аккуратно. Без резни. Без разъяренных толп на баррикадах, как при ГКЧП.

– Отлично! – Я пнул стул, сел, скрестив руки на груди. – Просто замечательно!

– Чем ты опять недоволен?