Харроу из Девятого дома

Он не ответил. Дернулся, повернул голову и влажно закашлялся. Потом потянулся вперед, уперся окровавленной ладонью тебе в голову, почти закрыв лицо, касаясь кончиками пальцев висков и щек, пытаясь то ли удушить, то ли благословить.

– Я знаю, что ты здесь, – прохрипел он. – Убей меня, если хочешь. Я увижу тебя слепыми глазами, услышу глухими ушами… как тень, проскользнувшую по стене, тень, убитую светом… стоп. Не здесь. Не сейчас. Забудь об этом, любовь моя. Я просто хочу правды… через столько лет.

Ортус опустил руку и с нажимом сказал:

– Просто объясни. Почему ты тогда взяла с собой…

Голос с другой стороны комнаты проревел:

– Харроу!

На лестнице стоял бог. Растрепанная Мерсиморн стояла рядом с ним. В паре шагов за ними виднелся Августин, еще более растрепанный, с помадой на воротнике. Ортус замолчал. Ты встала. Воздух опалил кончики волос, ударил тебя по лицу. Император стоял на окровавленных ступенях и слушал вой сигнализации. Печь печально взвизгнула – кто-то шевельнулся в прозрачной будке – звякнула и затихла. В мгновенной белой вспышке расплавленная кость превратилась в мягкий порошок, а затем, у тебя на глазах, рассыпалась невидимым прахом.

– Почему я взяла с собой что? О чем ты? – настойчиво спросила ты.

Но Ортус уже открыл глаза, странные, нежно-зеленые глаза, и смотрел сквозь тебя и даже сквозь потолок, как будто он мог пронзить взглядом весь Митреум. Больше он не сказал ничего.

* * *

Насколько бог поверил в твою версию событий – насколько ты сама верила в эту историю, которую рассказывала, задыхаясь от адреналина и сожалений, от беспомощной, неуверенной ярости психа, который что-то видел, но мог от этого и отказаться – насколько бог тебе поверил, было неясно. Он очень устал. Рубашку он застегнул кое-как, перепутав пуговицы и петли. Ты ясно видела его неудовольствие, но не понимала причин.

Осмотрев мусоросжигательную печь, бог, Мерсиморн и Августин оставили вас с Ортусом в фильтрационном зале. Ты редко доверяла инстинктам, но сейчас ты его не боялась. Он сидел на перевернутом ящике в той же позе, что и ты, худой, растерянный, побежденный. А ты просто злилась.

– Ты видел то, что видел, – говорила ты. – Ты должен был увидеть, как она тебя ударила. Удар был нанесен спереди, твоим собственным копьем.

– Я не знаю, – сказал Ортус.

– Ты был в сознании. Ты говорил со мной.

– Я не знаю.

– Мы разговаривали. Я хочу знать, что это значило.

– Я не помню.

Ты посмотрела в его ясные зеленые глаза. Выражение его лица не изменилось, как и голос. Ты не смогла сдержать недоверчивое презрение.

– Ты не помнишь?

Святой долга развернулся к тебе всем телом. Он держал в руках рапиру – но как метлу, а не как готовое к бою оружие. Он слегка свел брови, чуть-чуть нахмурился. Он посмотрел на тебя и сказал голосом, который ты хорошо знала со своих восьми лет.

– Я иногда… забываю.

Это был бесстрастный, стальной голос человека, который то ли защищался, то ли знал, что он в большой опасности. Голос человека, который признавался в своей главной слабости. Ты хорошо знала этот голос, потому что сама так говорила. «Поймите, что я сумасшедшая».

Позднее, когда Митреум обыскали, тела Цитеры на алтаре не оказалось. Бог сказал, что не чувствует ее на станции.

* * *

Позднее, вернувшись в свои комнаты – уже знакомые, почти приятные, опрятные и пустые, – ты взрезала себе вену и начала обновлять все костяные обереги кровью. На это ушло несколько часов. Ты не только полностью защитила окна снаружи, что потребовало сложной и тщательной дистанционной работы с конструктами. Ты нанесла дополнительный слой заклинаний вокруг внутренних окон и понадеялась, что этой наспех наложенной защиты хватит на одну спокойную ночь. Ты стояла в маленькой прихожей и покрывала свежую кровь тонким слоем костяной пыли, когда услышала шаги в коридоре.

Ты стояла очень тихо и слушала:

– Надеюсь, ты доволен.

– Ни капельки.

– Какой отвратительный, жалкий, гротескный фарс.

– Ну ради бога, откуда мне было знать про сигнализацию мусоросжигательной печи? Боже, это ведь ты ее не отключила.

– Как будто я специально.

– Если ты собиралась сделать что-то другое, то ты сильно рисковала переборщить. Никто никогда не поверит, что ты так напилась случайно.

– Иди в задницу. Я тебя чуть не ударила. Не смей больше никогда использовать ее. Втянул ее в это… и своего никчемного братика… оно того не стоило.

– Она должна гордиться, что принесла хоть какую-то пользу, потому что это первый раз в жизни. Чертовски горжусь своим невозмутимым лицом. Кристабель, все прощено! Спокойной ночи, Мерси. Я буду молчать, но если ты соберешься заключить сделку с дьяволом, посмотри сначала, что он тебе предлагает. Надеюсь, ты задохнешься раньше, чем я пожалею об этом. Надеюсь, ты знаешь, что однажды я вырву гнилой призрак Кристабель из твоего трупа и сожру ее. Куда ты дела Цитеру?

Шаги. Громкий голос:

– Я уже сказала тебе и повторю. Я никогда не трогала ее, ты, мерзкий, снисходительный сукин сын.

И все.

Ты спряталась в комнате.