Харроу из Девятого дома

Именно Харроу, лишенная оружия, пробралась в Анастасиев монумент и вытащила оттуда цепь Самаэля, священную реликвию давно покойного рыцаря первой хранительницы гробницы. За этот грех ее принудили раздеться перед тем самым алтарем, перед которым она стояла сейчас, и Преподобный отец порол ее, пока не вмешалась Дочь. Цепь осталась у Харроу, но Дочь так и не позволила ей забыть о своем вмешательстве.

– Харроу, – сказал рыцарь жуткого образа, с лицом-черепом. Пятью годами ранее, когда усыновленная наследница-некромантка избрала Ортуса своим первым рыцарем, Мортус, прежде чем покинуть свой пост, нанес на лицо собственного сына раны в виде черепа, и теперь шрамы явно виднелись под краской. – Харроу, тебя никогда не отпустят. Я бы очень этого хотел. Я не хочу лететь в Первый дом, я даже представить не могу, что стану служить ликтору, не говоря уж о том, чтобы противостоять другому ликтору, как во времена Нониуса.

– Матфий Нониус никогда не сражался с ликтором.

– Летописи совершенно однозначны…

– Там не хватает половины листа!

– Поправки очевидно намекают на…

– Я – дочь Девятого дома! – сказала она, перебив тираду о поправках. – Я – неисполненный завет и окровавленные зубы нецелованного черепа. Я сознаю, что я – жестокое разочарование. Мне нашли замену, я не могу стать истинной наследницей тайн, принадлежащих роду Преподобных. Но я могу держать в руках клинок! Если я не могу быть адептом, защищать некроманта – мое право!

Ортус Нигенад стер пот со лба. Свет свечей подчеркивал следы от ран на его лице, но выражение этого лица было совсем не таким жестоким. Кости в корзине у него за спиной приятно похрустывали, как песок в песочнице.

– Харроу, ты ведь даже не хочешь стать ее клинком.

– Нет. Я мечтаю, чтобы ее заживо сварили в масле. Я надеюсь, что она на глазах у всех рухнет в пропасть. Я надеюсь, что кто-нибудь огромными ножницами перережет ей сухожилия на ногах. Я безумно хочу на это посмотреть. Я бы билет купила.

Ортус сказал дрожащим голосом:

– Но ты же знаешь, что она…

– Нет.

– Говорят, что она подала прошение о…

– Продолжи это предложение, и тебе будет очень больно.

– Харроу, – упрямо сказал он, – я бы почел за счастье стать вторым рыцарем. Быть вторым рыцарем Дрербура очень почетно! Остаться дома, верно служить семье, не бросаться в недобрые объятия космоса и чужих домов. Но даже если я скажу, что да, Харроу Нова лучше меня, и я признаю это, твои… Преподобные мать и отец не примут моих слов. Тебе придется убить меня, чтобы они восприняли твои слова всерьез. А я вообще не хочу, чтобы меня убивали.

– Ты прав, – кивнула Харроу.

Его облегчение было почти ощутимо. Он ссутулил плечи – хотя, может, это из-за корзины его так перекосило. Агламена постоянно шпыняла его из-за осанки. Посмотри на Харроу! Она стоит, как статуя! А ты похож на рыболовный крючок. Ортус тяжело навалился на церковную скамью и сказал со вздохом облегчения:

– Спасибо. Хорошо. Я рад.

– И я считаю это важным, – продолжила Харроу.

Она вытянула руку с клинком, перебросила цепь через плечо и зажала тяжелый ее конец в пальцах. Беспорядочная ярость у нее в душе теперь лилась стремительным жарким потоком, как металл в форму, и, как это всегда бывало, рапира стала продолжением руки.

– Приготовься умереть, Ортус Нигенад. Предай свою душу Запертой гробнице, камню и цепям. И надейся, что она всплывет в Реке.

– Ради бога, Харроу, пожалуйста…

Их голоса разносились довольно далеко. Распахнулась маленькая дверь ризницы, и из нее появился маршал Крукс, седой, в церемониальной, покрытой плесенью одежде. Искореженное лицо было искривлено негодованием, а руки в бурых пятнах тряслись от возмущения.

– Вы обнажили клинки! – кричал он. – Клинки обнажены в притворе, перед алтарем, перед облачениями, под взглядами икон! Вы опозорите нас! Испоганите это место!

– Прости, маршал, – сказала Харроу.

– Я не с тобой разговариваю! – торжественно прохрипел Крукс. Крукс единственный проявлял к Харроу какое-то сочувствие: выражалось оно в том, что он всегда бывал страшно несправедлив по отношению к другим. Впрочем, это все равно было сочувствие, и какие бы подозрения оно ни вызывало у других, она никогда бы не променяла его на… чью-нибудь нежность.

– Я говорю с первым рыцарем! Ортус из Девятого дома, дурень ты, надо было быть умнее.

– Прости, маршал, – скромно сказал Ортус, как всегда, как будто он вообще принимал в происходящем какое-то участие. Иногда Харроу ненавидела его за это.

– Не прощу! – негодующе сказал Крукс. – Беги к своей сумасшедшей, они уже закончили с аранжировками.

Первый рыцарь напрягся и что-то пробормотал с легкой ноткой упрека. Защищаться он не пытался: Ортусу было хорошо за тридцать, но перед маршалом он мог только неловко бормотать.

Крукс закаркал. Не могло же это быть смехом?

– Что такое? Что, сопляк? Не называть ее так? Да сгори ты в аду и похорони себя! Если у тебя хватит яиц сказать этой индюшке, как я ее зову, я тебя зауважаю.