– Августин не станет этого делать – из-за любви. Мерси тоже не станет, из-за суеверия. А Ортус… – Он осторожно посмотрел на тебя, как делал всегда, когда упоминал другого. Ему было неловко произносить это имя. – Ортус не станет этого делать из уважения, поверь мне. Он даже подумать о таком не может. И это совершенно не в стиле Ианты.
– Но я думала…
– Я думаю, что тебе, наверное, не стоит туда заходить, – предложил он сочувственно.
Ты горела, ты плавилась от стыда и негодования, тебя полностью охватило это пламя. Теперь ты решительно проходила мимо двери, за которой покоилось тело Цитеры из Первого дома, но зато входила в нее в своих кошмарах. Смотрела, не понимая, галлюцинация ли это, как ледяные пальцы складывались в заклинательские жесты, как голые ступни дергались, будто труп ударили током.
Твоя ошибка заключалась в том, что в тот раз ты остановилась у этой двери, привлеченная приглушенными криками на пределе слышимости. Ты измучилась так, что забыла всякий стыд, поэтому ты повернулась к Ианте и спросила:
– Ты слышишь какие-то звуки в погребальной часовне?
– Ты специально говоришь таким зловещим тоном или оно само выходит?
– Отвечай на вопрос, Тридентариус!
Ты не называла ее по фамилии за пределами запертой комнаты, поэтому она странно посмотрела на тебя и сказала:
– Нет, – а потом, будто вдохновившись выражением твоего лица, добавила тихо: – Нет, безумица моя.
И ты не стала спрашивать снова.
Ты еще многое могла бы написать: ее глаза не становились сиреневыми после погружения в Реку. Рука – все еще ее слабое место. Она плачет по ночам. Анемии у нее быть не может, потому что она питается в основном красным мясом и яблоками. Регулярно недосыпает. Завидует моим отношениям с учителем. Слишком много знает.
Посвященные другим разделы были несколько подробнее:
АВГУСТИН (НЕКОГДА КВИНК) ИЗ ПЕРВОГО ДОМА
СВЯТОЙ ТЕРПЕНИЯ (ПОЧЕМУ?)
Узнать имя оказалось нетрудно. Ты просто застигла его за вечерней чашкой чая с сигаретой – святой терпения был однообразен в своих привычках, как дождевой червяк, совершенно не боялся огня или необходимости заново отращивать вкусовые сосочки – и спросила прямо.
– О, наконец-то у меня завелся биограф, – сказал он, с удовольствием потирая руки. – Я давно этого ждал, Харрохак. А-В-Г-У-С-Т-И-Н, Августин, рост – шесть футов, внешность можно описать как привлекательную, но мрачную, глаза очень противные, а если ты следуешь традиции бедной малышки Цит…
Она всегда была для него «бедной малышкой Цит». Он улыбался и смотрел прямо на тебя:
– Тогда – Августин Альфред. Альфред был ростом пять футов десять дюймов, запиши для потомства. Он был моей второй половиной. И это тоже запиши, людям такое нравится.
Ты с отвращением вздрогнула от этой верности традициям Пятого дома.
– Ты и твой рыцарь были… женаты?
Он и глазом не моргнул при слове «женаты». И не передразнил тебя писклявым голосом, как сделала бы Ианта – кстати, ты планировала за это в один прекрасный день вырвать ее белесое сердце из бесцветной грудной клетки и сожрать, капая кровью, у нее на глазах. Правда, идею «сожрать, капая кровью», ты не продумала, хотя должна была. А он просто рассмеялся, захлебываясь и шлепая себя по бедрам, как всегда смеялся святой терпения. Так никогда не смеются, когда происходит что-нибудь по-настоящему смешное. Когда взрыв демонстративного хохота угас, Августин сказал:
– Господи, сестренка! Он был моим братом!
Августин из Первого дома казался немного пластиковым – сильнее всех, кого ты встречала в жизни. Снаружи он был идеально раскрашен, в старинном стиле Пятого дома. Хорошие манеры, политес и показная небрежность. Внутри же не было ничего, кроме холодного презрения. Как будто десять тысяч лет окружили его плотным панцирем, а внутри оставили пустое место. Ничто не трогало Августина. Он был искрометен и очарователен, но ты считала его скучным и развязным, особенно в те омерзительные моменты, когда бог приглашал вас поесть всех вместе. Но он, казалось, не имел настоящих эмоций, реакций, мнений. Его губы произносили что-то, лицо принимало одно из множества глупых выражений, а в глазах стояла пустота. Пепельный, вот хорошее слово. Зола при первом взгляде тоже кажется твердой, а по факту оказывается противной грязью.