Харроу из Девятого дома

Святой долга ел суп равнодушно, механически. Ты успела заметить, что ему не нравятся кое-какие овощи, поэтому положила их все. Из-за этого ему приходилось есть в основном жижу. Бог съел немного супа, отложил ложку и запил водой. Ничего не сказал. Следующие шестьдесят секунд раздавалось только немного виноватое хлюпанье.

– Если мы собираемся и дальше устраивать эти жуткие совместные ужины, давайте хотя бы разговаривать, – злобно сказала Мерси. Она выискивала в тарелке кусочки какого-то корнеплода и изящно ела их вилкой. – Смысл сидеть тут и есть посредственную еду молча? Это я и одна могу.

Ты спросила, помолчав секунду, чтобы подобрать слова получше:

– Она посредственная, старшая сестра? Я следовала рецепту.

– Кассиопеи? Да, уж она готовить умела, – сказал Августин, и гранитные глаза на длинном остром лице стали влажными. – Правда, если подумать, это не всегда хорошо заканчивалось. Джон, помнишь, как она оттяпала себе половину пальца, выковыривая мякоть из кокоса? И никому не сказала, пока мы все не съели. Вот тебе урок, Харроу: признавайся раньше, чем мы найдем палец в супе.

Ты вздрогнула и попыталась улыбнуться, кажется, этого от тебя и ждали. Ианта посмотрела на тебя и сильно передернулась.

– А что это за мясо в бульоне? Оно все так разварилось.

Ты закрыла глаза и попыталась вспомнить. Было очень сложно. Очень хотелось спать. Ты столько всего делала разом, что последние остатки концентрации тебя покинули. На секунду или две ты забыла слово, которое вертелось на кончике языка, и выстроила его заново, одну стромальную клетку за другой.

– Костный мозг, – сказала ты.

Святого долга разорвало – из его живота выскочил твой конструкт. Да, суп был водянистый и невкусный, но вот как способ доставки гелеобразной взрывчатки, костного мозга, разваренного так, что его никто не заметил… в этом смысле суп был идеален. Полдюжины рук схватили его и принялись рвать на куски, поблескивая в мягком электрическом свете. Ты выдохнула наконец, и костяные косы уничтожили внутренности, легкие, сердце.

Потом ты нацелилась выше, к мозгу.

– Хватит, – сказал бог.

Мир замедлился. Августин и Мерсиморн замерли, наполовину поднявшись со стульев. Ианта остановилась, не успев поднять левую руку и заслонить лицо. Ты застыла на стуле, кости вдруг стали очень жесткими и неподвижными, а плоть туго облепила их. Осколки и брызги, летящие от святого долга, не остановились. Они заливали стол розовым водопадом, дробно стучали по тарелкам, по скатерти и по полированной темной поверхности дерева. То, что осталось от него – то ли человек, то ли груда плоти, – замерло и бесстыдно засветилось ярко-белым светом, когда сила бога вспыхнула, слепя глаза.

Император Девяти домов, первый воскресший, сидел во главе стола, его простецкое лицо покрывала кровь, а в глазах стояла смерть света.

Первый владыка мертвых сказал очень спокойно:

– Уже десять тысяч лет, Харроу, я не ел человеческих существ, и мне не хотелось этого делать. А теперь расскажи, что это было.

Тело тебя не слушалось, но губы зашевелились:

– Я преобразовала скопление стволовых клеток костного мозга в сезамовидную кость, а из нее подняла конструкт.

– Харрохак. Ты не смогла бы почувствовать чужой костный мозг в теле ликтора. Я не уверен, что с этим хотя бы Мерси справилась бы, даже если бы обнимала Ортуса все это время.

– Но это не чужие клетки.

– Что?

– Я положила в суп свою большую берцовую кость, – объяснила ты.

Бог на мгновение прикрыл глаза и оттолкнул тарелку на долю дюйма. Ты смотрела через стол на него, на белые, далекие лица твоих номинальных учителей, на застывшее лицо Ианты, похожее на слоновую кость, на ее порозовевшие волосы, на космос за окном, где, казалось, замерли даже астероиды.

– Ты должна понимать, Харроу, что я не позволю вам убивать друг друга у меня на глазах.

– Он напал на меня в моей комнате. Он выпил мои заклинания.

– С точки зрения святого долга это комплимент.

– Господи, он охотится на меня. Я погибну.

– Харроу…

– Я говорю не как Харрохак из Первого дома, – произнесли твои губы. – Я пришла как проситель. Я не могу так жить. Господи, чем я разгневала тебя, что ты защищаешь его. А не меня? Я понимаю, что я – лишь заостренная веточка рядом с лучшим из твоих клинков, но почему ты не даешь веточке жить? Я не могу жить так, не могу. Мне некуда пойти. Мне не к кому прийти. Я – ошибка.

Вы смотрели друг на друга через длинный, залитый кровью стол.

– Харрохак, когда ты спала последний раз? – спросил бог.

Ты вложила в свои слова все достоинство Запертой гробницы, холод камня, который откатили от входа, и костей, которые покоились там, и тихой соленой воды, плескавшейся перед белым склепом твоего священного монстра. Ты сказала:

– Шесть дней назад.

Император Девяти домов встал.