Харун последовал этому совету и приказал начать строительные работы, чтобы лучше показать осажденным и своим собственным войскам, что он будет продолжать осаду столько, сколько потребуется. Именно тогда состоялся один из поединков, столь частых в истории войн античности и средневековья. «Ворота города открылись, — рассказывает Масуди, — и перед внимательными взглядами мусульман появился человек исключительной красоты, облаченный в великолепные доспехи, и закричал зычным голосом: «Воины арабов, мы уже долго стоим друг против друга. Пусть один из вас, или хоть десять или двадцать, выдут померяться со мной силой!» Но Харун спал, и его не посмели разбудить, чтобы получить разрешение на поединок. На следующий день грек появился снова и бросил тот же вызов. Многие военачальники предлагали себя, чтобы сразиться с ним, но Рашид предпочел выбрать простого воина, чтобы армия не была обескуражена в случае его поражения». Начался длинный бой между греком и гази, воином из приграничной крепости по имени Ибн ал-Джурзи, который славился своей храбростью. Каждый сумел нанести другому удары, которые считал смертельными, Ибн ал-Джурзи оказался на грани поражения и бежал. Но это была лишь обычная уловка степных конников. Его противник бросился в погоню, и в тот момент, когда он поднял руку, чтобы нанести удар, гази ударил его с такой силой, что выбил из седла. Вторым ударом меча он срубил греку голову. «Эта победа воодушевила мусульман и погрузила неверных в растерянность».
Тогда арабы усилили свой натиск и «выпустили огонь». «Зарядите катапульты огнем и приведите их в действие, с их стороны не будет сопротивления», — приказал халиф. «Они сделали, как он велел: они обмотали камни паклей, пропитанной сырой нефтью, подожгли и бросили на стены. Огонь поджег стены и разъединил камни, которые треснули и обрушились. Когда пожар охватил город со всех сторон, осажденные открыли ворота и попросили пощады» (Абу-л-Фаради, цит. по: Mercier. Le feu gregeois).
Поэт Ибн Джами описал пожар в городе в следующих красочных строках:
«Гераклея сдалась, когда увидела это удивительное явление — тяжелые орудия, метавшие нефть и огонь.
Это было так, как будто наши огни у подножия цитадели были выкрашенной тканью, развешенной на веревках красильщика».
Никифор, которому угрожали булгары, обещал не восстанавливать укреплений ни Гераклеи, ни крепостей Дхул-Кила, Самалу и Хисн Сина. Чтобы выкупить жителей страны, ему пришлось заплатить 50 000 динаров. В событиях подобного рода сентиментальная сторона редко оставалась без внимания, и однажды халиф увидел, что в его лагерь прибыли двое из самых влиятельных вельмож василевса. Они доставили ему послание, в котором император просил освободить дочь некоего патриция из Гераклеи, с которой был обручен его сын. «Эта просьба, — писал Никифор, — не будет оскорблением ни твоей веры, ни моей. Если ты почтешь за благо исполнить ее, сделай это». Харун тотчас же приказал усадить эту девушку на трон в палатке, в которой она укрывалась. Поскольку она была выставлена на продажу, он купил ее за баснословную цену и отправил к Никифору вместе с палаткой, посудой и всем остальным, что там находилось. Впоследствии он приказал выстроить в память о ней крепость на Евфрате недалеко от Ракки, назвав ее Геракла. Никифор также попросил у халифа благовоний, фиников, хабиса — разновидность выпечки из муки, — молока и меда, а также сушеного изюма и противоядий. Посланники доставили все это к василевсу, который в ответ отправил Харуну 50 000 дирхемов, погруженных на гнедую лошадь, сто одеяний из парчи и двести из шелка с вышивкой, дюжину соколов, четырех охотничьих собак и трех коней.
Падение Гераклеи было отпраздновано как великое событие — за невозможностью завладеть большим городом, приходилось радоваться взятию маленького. У византийцев данное событие прошло почти незамеченным. Все было бы совершенно иначе, если бы в руках неприятеля оказался бы Анкира или Дорилея. В Багдаде были устроены большие торжества в честь возвращения армии, и лучшие поэты собрались в Ракке для состязания в своем искусстве. Абу-л-Атахия прочитал следующие строки: