Хасидские рассказы

Бывает, человек веселится: открывает новое в Писании и наслаждается этим; держит в руке факел, горящий факел, или яркую свечу — ведет под венец своих, или чужих бедных детей… Или гордо читает пред народом молитву! Или даже жертвует собою и идет на мученическую смерть во славу Господню!..

И все это совершает тело, а душа блуждает в эту пору где-то за черными горами…

Испуганная, усталая, измученная, вздрагивая от холода…

3. Сущность «Блуждания в пустыне»

— Итак, — вздохнул ребе Нахман, — я заблудился… И когда?

При утренней молитве, на слови «Един». Я глубоко вдумался в это слово, и мыслил право, но занесло меня влево, в пустыню…

А знаете, каково блуждать в пустыне?

Блуждают тысячи тысяч, и один другого не слышит, так как каждый блуждает своим путем… Всегда в одиночестве, оставленный, забытый миром.

Случается, что два пути недалеки, и на одном слышится стон разбитой души с другого, или на один путь ложится с другого тень изломанного человека… Думаешь: дикий зверь кричал, тень звериная легла на дорогу, и убегаешь!

Если и чувствуется небо над головою, то оно холодное, смотрит на тебя холодными очами своих звезд и планет. «Не мое, мол, дело… Эка важность, человек блуждает!» Чувствуешь иногда даже скрытую насмешку над твоим убожеством. Будто звезды говорят: «Мы не блуждаем! Мы своей дорогой идем… Мы не ищем сокровенных смыслов! Нам приказано идти, идем; приказано светить — светим!» — Настоящие миснагиды!

А в одиночестве чувствуешь себя таким осиротелым, таким забитым, таким оставленным, что не хочется даже поднять глаза к небу!.. Смотришь себе под ноги; на песок, что катается под ногами, на кладбище высохших кустов и листьев, сгоревших раньше времени…

И, может быть, я заблудился бы до преисподней, если бы не сомнение. Я вдруг подумал: Быть может? Быть может, бродить в одиночества не след, не путь?.. А вдруг, мир вовсе не пустыня, жизнь вовсе не песок?

И в этом сказывается различие между кем-либо из нас и миснагидом.

У миснагида не бывает сомнений: проторенные дороги!

Он не ищет сокровенного и не блуждает. Приказано молиться — он молится, изучать Закон — изучает, соблюдать заповеди — он соблюдает… Зато уж, если какой-либо миснагид заблудится, то до скончания веков! И остается… в пустыне!..

Путь по песку труден, он остановится, садится, вынет молитвенник и молится, вынет книгу духовную и зачитает… И остается там сидеть. Ветер порошит песком в лицо, он закроет лицо молитвенником, книгою… А ветер свое делает: заносит и хоронит его в песке…

А обретаясь вне «стана», он не услышит даже гласа трубы Мессианской… А ангел, — воскреситель мертвых, не пойдет искать его в пустыню, в пески. Предается забвению миснагид.

Я же ходил, не присаживаясь… И чем дольше; чем быстрее я ходил, тем яснее мне становилось, что я блуждаю, что не там мое место, что следует выбраться из песка. С опухшими ногами бежал я… Все дальше… все дальше… И небо стало взглядывать на меня с милосердием, как на ищущего спасения… Время от времени звездочка сжалится надо мною и, жертвуя собой, упадет с высоты и, падая, разгорится, чтобы показать мне путь из пустыни…

Но не так легко это достигается…

И не всегда можно в небо смотреть. Часто небо закрыто, замкнуто, и пред тобою лишь песок да песок, а в душе, — песчаные мысли…

И со временем прежние мысли, думы о людях, вылетают из твоей головы, как белые голуби из голубятни… И нечем тебе их назад приманить, и голоса нет, чтоб просить их, звать их назад. И остаются у тебя лишь мысли пустынные, думы о песке и всем, что связано с песком!

С ума можно сойти! Ведь, если человек знает лишь: «Хлеб да хлеб», — это сумасшествие, тем паче, — «Песок да песок!»

Я думаю, например:

— Здесь вероятно было море; потому что песок создан был для морских берегов…

— Песок кругл, как яйцо, и так же катится, как судьба человеческая.

— И евреи подобны песку… Сухие, жесткие, сыпучие зернышки, нечем им прилепиться друг к другу.

— И нас было бы столько же, сколько песку в пустыни, если бы не гонения и муки…

И судьба песка такая же: стояли некогда скалы у моря, море их подмыло, сокрушило, низвергло в кипящие бездны свои, и разбило их, и измололо, превратило в песок.

И много еще говорил он о песке и о блуждании по пескам, пока не перешел к самому сказанию.

4. Стая птиц, и что рассказывал царь этих птиц

Уж приближалось время моего избавления, когда я увидал стаю птиц.

Стая имела вид треугольника, занимала много миль и двигалась впереди меня по пустыни.

Сзади длинный ряд птиц, в милю длиною, чем дальше, тем уже становились ряды, пока у вершины не сходились в одной птице, главе стаи, птичьем царе…

И я восхвалил Господа, давшего мне увидеть что-либо, кроме песка; и сейчас у меня появились новые мысли:

Почему стая треугольна?

И я скоро понял почему: