Читаем Хасидские рассказы полностью

Пусть летает она по середине, пусть витает между небом и землею, пока Господь вспомнит о ней, смилуется и призовет ее к Себе по великой милости Своей…

Взял служитель душу и вывел ее из неба.

И скорбит душа, плачется на долю свою.

— О чем ты плачешь? — спрашиваете служитель ее. — Миновали тебя радости и утехи райские, зато будут тебе неведомы горе и муки геенны, — квит!

Но душа не дает утешать себя:

— Лучше величайшие муки, — говорит она, — нежели ничто! Ничто — это самое ужасное!

Пожалел служка судебный душу, дал ей совет:

— Лети, — говорит, — душенька, вниз и витай над населенной землей… В небо, — говорит, — не гляди… Что, увидишь ты в небе? Одни только звездочки! А они творения светлые, но холодные, чужда им жалость, не похлопочут, ни словечка не замолят за тебя перед Господом… Постараться за бедную душу могут только праведники в раю.

Встанут перед ними воспоминания о их поколении, преисполнятся жалостью к томящимся душам и стараются за них.

А праведники твоего поколения, горемычная, — нечего таить, — любят дары…

— Вот потому мой совет: Летай низко у самой земли, приглядывайся, как живется — можется там. А увидишь нечто поразительно красивое, схвати это и поднеси в дар-праведникам райским.

Постучись с даром в рук и заявись от моего имени у привратника.

Когда же ты принесешь три дара, уповай — раскроются пред тобою врата райской обители. Праведники похлопочут…

И ангел мягко и жалостливо вытолкнул душу из неба

2. Первый дар


Летит бедная душенька низко над населенной землею и ищет даров для праведников райских. Летит да летит по селам, городам, по людским жильям, меж пламенными лучами в самые жары; в дождливую пору — меж каплями и иглами водяными; в конце лета — меж серебряными паутинками, что висят в воздухе; зимою — меж снежинками, что падают сверху… И высматривает, выглядывает, во все глаза глядит…

Чуть завидит еврея, быстро подлетит и посмотрит ему в глаза — не собирается ли он пожертвовать собою ради Его Святого Имени?..

Светится где-либо ночью через щель в ставни — подлетит душа и заглянет, не произрастают ли в тихом доме Божии цветочки ароматные — святые, добрые.

Но большею частью отскакивает она от глаз и окон, испуганная, дрожащая.

Месяцы, годы проходят, и впала душа в уныние. Уж города кладбищами стали, кладбища уже под поля повспаханы, леса повыросли и их уж повырубили, камни прибрежные превратились в песок, реки русло свое изменили, тысячи звезд попадали с неба, миллионы душ взлетели туда, — а Господь о ней все еще не вспомнил, а необычно хорошего она еще все не нашла…

И думает душенька:

«Мир так беден, люди — так: серы, их благие дела так ничтожны… Откуда здесь возьмется „необычное“. Вечно блуждать мне, горемычной, забытой…»

Но едва она подумала так, ударило красное пламя ей в глаза. Среди темной, мрачной ночи красное пламя.

Она оглянулась — из высокого окна рвется пламя…

В дом богача ворвались злодеи, разбойники с масками на лицах. Один держит горящий факел в руке и светит; другой приставил к груди богача блестящий нож и без конца повторяет «Двинешься, жид, — нож насквозь пронзит твою грудь!..» А остальные раскрывают сундуки да комоды и грабят…

А еврей смотрит и глазом не моргнет.

Не шевелится бровь над ясными очами его, ни волос белой до чресл бороды его не дрогнет…

Будто не его вовсе грабят! «Бог дал, Бог взял, — думает он, — да будет благословенно Его Святое Имя!»

— С этим не рождаются, и в могилу с собою этого не возьмешь, — шепчут его бледные уста.

И он спокойно глядит, как открывают последний ящик последнего комода, как вытаскивают оттуда мешки с золотом и серебром, мешки с драгоценностями и дорогой утварью — и молчит…

А может быть, он и вовсе отрекается от добра своего для избавления грабителей от греха…

Но вдруг, когда злодеи добрались до последнего хранилища и вытащили оттуда маленький мешочек, последний, наиболее сокровенный — старик вдруг задрожал, глаза его загорелись, рука протянулась для защиты, уста раскрылись для крика:

— Не троньте!

Но вместо крика из груди брызнул красный луч дымящейся крови — нож сделал свое дело…

Кровью сердца брызнуло на мешок!

Упал старик. Разбойники быстро вскрывают мешок — здесь лежит самое лучшее, самое драгоценное!..

Но они горько ошиблись; напрасно кровь пролили. Не серебро, не злато, не камни драгоценные лежали в мешке; ничего из того, что дорогим и ценным почитается в этом мире…

Там было немного праху, праху из Святой Земли для могилы. Вот что богач хотел спасти от чужих рук и глаз и обагрил кровью своею…

Схватила душа окровавленную пылинку священного праха и с нею явилась к небесным вратам.

Первый дар был принят.

3. Второй дар


— Помни, — крикнул ей вслед ангел, закрывая за душою врата, — еще два дара!

— Бог поможет! — надеется душа и весело кинулась вниз.

Но радость вскоре потускнела. И снова проходят годы и годы, и нет необычайных деяний…

И снова отчаивается душа…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее