Хазарская охота

Глеб рванулся за зверем, насквозь прошил ельник, на бегу вывел прицельную планку и нажал спусковой крючок. Не разобравшись, откуда бьют, кабан резко развернулся и погнал на стрелка. Глеб успел выбрать убойное место – точку размером с небольшую монету между глазом и ухом. Еще секунда, и огромная голова секача расплылась в прицеле. Справа от Глеба на поляну выскочила Виктория, вскинула карабин и взяла на мушку бегущего кабана. Глеб ослабил хватку и «смазал» прицел. Грохнул карабин Виктории. Раненый вепрь крутанулся на снегу, упал на колени и, мотнув рылом, понесся напролом в чащу. Виктория проводила его взглядом.

– Где так стрелять научилась, красавица? – недобро улыбаясь, спросил Глеб.

– Там же, где и ты, – ответила Виктория. Было слышно, как на поляне причитал Мамоныч:

– Звона… Звонушка… Как же так?

Крови на снегу было немного, и собака еще дышала, не закрывая глаз. К Мамонычу подковылял Очкарик, упал на колени и зарыдал, утирая глаза шапкой.

– Пойдем, Виктория, зверя доследим. Твоя пуля… – напомнил Глеб.

Они прошли по заснеженному лесу. Кровавый порох мелькал поверх кабаньего следа, но с каждым шагом матерого кропил все чаще, гуще. След оборвался у корявой сушины, в месиве веток. Кабан забился под валежник, и затих, уткнув рыло в снег.

– Стой здесь! – сказал Глеб. – Если рванет – стреляй!

Он потрогал кабана дулом карабина. Зверь был мертв. Глеб раскидал ветки, освобождая тушу, и осмотрел. Пуля попала в межреберье, рядом с низко висящим у земли сердцем. Виктория подошла ближе, с жадным интересом разглядывая секача. От запаха теплой крови ее глаза заволокло легкой дымкой.

Она обмакнула в кровь кончик розового пальца и облизала его. Заметив взгляд Глеба, недобро усмехнулась и посмотрела в его зрачки, но Глеб до конца выдержал ее странный, притягивающий взгляд.

– Спасибо за пулю, – сказала она неожиданно мягко, точно пропела.

Она сумела оценить его выдержку, и Глеб впервые за эти месяцы улыбнулся с острой саднящей болью в скулах.

По их следам подковылял Мамоныч.

– Кончилась Звонушка, – пряча глаза, пробормотал он.

Еще засветло Мамоныч и Глеб сняли с секача шкуру и разделали тушу. Из лыж соорудили сани и доволокли мясной склад до кордона. На чердаке устроили лабаз.

Всю ночь Толстяк надсадно кашлял, видно перепил ледяной воды из кадки в сенях.

– Умираю, – стонал он, – Вызовите скорую…

– До утра потерпи, – ворчал Блатной, – завтра дотопаю до поста, и конец этому балагану.

На рассвете Глеб, Виктория и Костя во главе с Мамонычем вышли в поход. За одну дневку им предстояло пересечь Высокое урочище, то самое, где Глеб был весной, когда возвращался с перевала Хозар. В сумерках под скалой, на запорошенной снегом площадке разложили костер. Для Виктории егерь устроил настил из лапника и небольшой навес, вроде палатки. С небес сыпал медленный дремотный снег. Глеб прилег у тлеющих бревен, рядом с Мамонычем. Костя, по-воробьиному сидя на корточках, задумчиво смотрел на огонь. Мамоныч достал из костра горящую головню, намериваясь прикурить.

– Брось головню, – внезапно сказал Костя, – Захочешь помереть, снова закуришь.

– Ты чего парень? – удивился Мамоныч.

– А то, что вся наша охота слишком похожа на один древний миф. Даже название у него подходящее – Калидонская охота.

– Что за миф, наука? – заинтересовался егерь.

– А вот послушай. Все началось с весьма радостного события. У царицы Калидона родился чудный младенец. По традициям того времени, она сейчас же послала за Мойрами, богинями судьбы, чтобы узнать, что ждет ее первенца в будущем. На дворе была сырая осень, и в очаге горел огонь. Вскоре явились Мойры, и в свете догорающего пламени осмотрели младенца. Первая Мойра сказала, что младенец станет самым прекрасным юношей во всей Греции, вторая добавила, что он будет самым славным охотником и воином, а третья сказала:

– Действительно, все это могло бы так случиться, но, к сожалению, он умрет, как только сгорит это полено в твоем очаге.