В общем, если верить письму, большую часть года хазарский царь пребывал в пути. Перезимовав в камышовом и глиняном Итиле, где даже роскошные дворцы и витиеватые, как царские автографы, мосты ничего не весили, поскольку для сооружения их использовались все те же камыш да глина, которых и сейчас тут пруд пруди, с первым же солнышком многочисленный царский двор снимался в обратном перелетным птицам направлении.
Все-таки, думается, вряд ли это можно назвать полетом.
Трехкилометровой разноцветной гусеницей, собирая по обочинам тысячи зевак, выползал, петляя по улочкам и удавчато распирая их, обремененный поклажею величья более других необыкновенных поклаж, царский тысячеколесный обоз.
Два дня потом еще местные жители в драку собирали по пути его божественного следования свежий, парной еще навоз всякого рода, из которого особо ценился конский — он и шел на сооруженье как дворцов, так и хижин, ибо, будучи искусно смешан с глиною, придавал обмазанным этой смесью камышитовым стенам дополнительную прочность и даже определенную водостойкость.
Для дворцов и мостов добавляли еще яичный желток, хижины же обходились одним навозом — не века же им стоять.
Дворцы, правда, тоже оказались не вечными, но тут дело не только в глине или в державном дефиците яиц: хазарские вельможи и особенно их пышные жены сами пригрели на своей груди собственную погибель.
Первым двигался передовой отряд на верблюдах: в дальнем многодневном пути дромадер выносливее и в конечном счете быстроходнее лошади. Задача у передовых, помимо расчистки пути, оторвавшись от основного обоза, проверить и подготовить дорожные дворцы, разбить шатры, обеспечить богдыхану достойную встречу. Лошади, буйволы, быки и даже — на случай преодоления горных троп — бессловесные и неутомимые муравьишки гужевого транспорта, излюбленные таксомоторы неземных богородиц и прожженных жучил типа Хаджи Насреддина пузатенькие, до равномерного потрескиванья начиненные терпким пердячьим паром ослики. Все было, все двигалось в этом уникальном, по-гулливеровски вытянутом живом организме, пронизанном, как и всякий живой организм, единой прямой, выхлопной кишкой — бренным осадком любой роскоши всегда остается зловоние.
Каган двигался ближе к завершенью каравана. За ним следовали только выстроенные на громадных рессорных фурах невесомо-затейливые терема с наложницами — у каждой фуры с правого, по ходу, боку имелась складная суставчатая лесенка, которой не мог воспользоваться никто, кроме кагана: а вдруг на ходу приспичит? — да уже в самом хвосте отряд боевого охранения из азиатских наемников.
Ближе к закату некогда славной империи, просуществовавшей более трехсот лет, в ней хитромудро внедрен был обычай: простой подданный не должен видеть кагана, кроме одного дня в году, когда тот появлялся на висячем балконе, а то и просто, призраком, в окошке. В обычные дни, только завидя его, не менее чем за двести метров, подданный обязан был пасть ниц и лежать так, мордою в грязь, пока каган не проследует на приличествующее расстояние. Сложнее было с солдатами: ведь даже тароватым иноземцам, исподволь прибиравшим в империи власть, требовалось иногда, чтобы царь, верховнейший главнокомандующий, каковым неместный житель, князь ни по закону, ни по вековым обычаям стать не мог, взбодрил свое воинство, вдохнул в него боевой дух (как писала Цветаева, «дух вышел — Бог вошел») и даже повел его на сражение. Ну, а как же сражаться — лежа? Физиономией в грязь? Не с руки. Лежа удобно лишь помирать. Если царь предводительствовал войску, то рядом с ним катили многометровое круглое полированное медное зеркало, во все стороны блиставшее почти что прожекторными бликами. Явившийся в этом лезвийном, зеркальном космическом блистаньи, от которого ломило глаза, царь был недоступен для внимательного рассмотренья: в конце концов хазары и не заметили, когда им его подменили.
И государство пало — его, внедрившись вначале, как внедряется в будущее яблоко, еще в цветок, не червем, а пока еще всего лишь ласково-бесплотной мимолетно присевшей бабочкой (правда, с позднее уже данным зловещим наименованием — ц в е т о е д), со временем высосали, обобрали изнутри до нитки, а потом и вовсе тоже подменили: висело яблоко, а повисло гнилое и черное изнутри подобие яблока. Внешним силам и овладевать им особо не пришлось: достаточно оказалось одного сражения при крепости Саркел.
Саркел в переводе — Белая Вежа. Б е л о в е ж ь е…
Пущи, леса не было, потому что тогдашний Саркел располагался в нижнем Подстепье.
Внутренние, тихонькие завоеватели Хазарии разлетелись — самым надежным и трансконтинентальным летательным аппаратом издревле был и остается тугой, как ослик, кожаный мешок с золотыми дублонами — собственно хазары же, особенно малоимущие, оказались в одночасье невольниками разных государств-племен, а потом и вовсе ассимилировались: следов их найти почти невозможно — глиняная цивилизация.