Хазарский меч

Улав обернулся и покачнулся. Его подхватили под руки и осторожно усадили на щит, чтобы сделать перевязку: все нужное для этого у телохранителей было в поясных сумках.

– Давай меч вытру, – попросил другой телохранитель, Рунвид.

Улав отдал меч и еще раз окинул взглядом пустое, отвоеванное пространство реки, где с утра плотным втроем стояли вятичи.

– Ну вот, дренги! – он с трудом выдохнул, стараясь не дать лицу измениться от боли. – Они костью пали… а мы на костях встали[64].

Глава 9

– Какой ты, Эгиль, ловкий человек! – похвалил Годо своего телохранителя. – Сумел совсем не испортить такой прекрасный кафтан!

Здоровяк Эгиль смущенно ухмыльнулся, понимая, что господин отчасти насмехается. Перед ним лежал на лавке роскошный ясский кафтан, от ворота до пояса обшитый шелком в узорных кругах. Его сняли с тела вожака хазарской конницы; прикончил того Эгиль, нанеся удар ростовым топором по лицу, и кафтан почти не пострадал – даже поток крови упал на пластинчатый доспех, – только оказался местами замаран, когда мертвый всадник рухнул под тушу собственной лошади, и пара завязок на груди оборвались. Не пострадал и доспех, а у шлема оказался отрублен наносник – удар Эгилева топора пришел ему поперек и вбил в лицевые кости. Все это по обычаю принадлежало Эгилю, но хотя доспех он взял с большим удовольствием, золоченый воеводский шлем и шелковый кафтан были слишком богатым для телохранителя. Кафтан Эгиль решил поднести своему господину, а шлем Годо предложил у него выкупить, но сперва его предстояло отдать Хагни-кузнецу в починку.

– Да он на тебя не налезет! – сказал Свенельд.

– Тебе просто завидно! – ответил Годо, осторожно просовывая руки в рукава кафтана.

Натянув кафтан, Годо пошевелил плечами и одернул полы.

– Пф! – Обозрев брата в обновке, Свен выставил указательный палец. – Ты как трехлетний в коротенькой рубашонке, чтобы задницей не испачкал! И руки всегда вот так держи, а то на спине лопнет!

Кафтан для Годреда и правда оказался коротковат и узковат в плечах – покойный хазарский бек был ниже его ростом и скромнее сложением.

– Иди ты к ётуну! – беззлобно отозвался Годред и так же осторожно стянул кафтан.

– Давай лучше Улаву подарим. Ему по росту подойдет. Надо же его чем-то утешить – война только началась по-настоящему, а он уже засел.

Улав конунг, как стало ясно после окончания битвы, продолжать поход не сможет. Копейный удар не повредил кость, но конунгу многие дни предстояло провести лежа и сидя, прежде чем он обретет способность передвигаться, не вися на плечах телохранителей. А дней этих в запасе не имелось: нужно было немедленно выступать дальше на восток.

Смолянская рать под началом сыновей Альмунда и Гостимила так дружно погнала «хазар» с поля боя, что оттеснила их от Ратиславля. Только конные хазары успели заскочить в город и вывести оттуда своих заводных лошадей с навьюченным имуществом, второпях похватав какие попало тюки и мешки с зерном. После этого они покинули город – оставаться в нем для них не было ни малейшего смысла, – и отступили вниз по Угре. Но остатки пешего войска зайти в город не успели – смоляне прогнали их мимо ворот, а потом, устав преследовать, вернулись и заняли Ратиславль сами.

Ликование было полным. Не сказать чтобы победа досталась смолянам и их союзникам легко – в каждой дружине около трети оказалось убито или ранено. Но смоляне сохранили достаточно сил, чтобы продолжать поход, а в городце и после бегства хазар нашлось немало из припасов и добычи, взятой «хазарами» ниже по Угре. В придачу остался собственный обоз вятичей.

– Это все надо людям назад раздать! – уверял Гостимил, готовый собой прикрывать клети с мешками и загоны скота. – Это ж посевное зерно! Скотина! Это ж они все здесь награбили! Людей с пустыми житными ямами оставили! Если им назад не отдать, нечего будет сеять, не будет жатвы, угряне все вымрут за тот год!

Улав, которого перенесли в лучшую здешнюю избу, поддержал Гостимила насчет зерна и уцелевшей скотины, не успевшей пойти в хазарские котлы, но склонялся к тому, что иное имущество – меха, тканину льняную, конопляную и шерстяную, мед, воск, железо, украшения жен угренских из бронзы, меди и серебра – стоит разделить между победителями, чтобы вознаградить их за доблесть и поддержать боевой дух.

– А разве мы дальше не пойдем? – горячился Гостимил. – Воевода! Да те нечистики по лесам разбежались, они опомнятся и опять пойдут! Не сейчас, так на другой год! Через две зимы, через три! Нет, давай уж начисто полоть это бурьян, коли взялись! И вы дружины свои наградите той добычей, что мы у них возьмем, на их землях! А тамошние городцы серебром богаты, не то что наши! Там у каждой женки, сказывают, снизки сердоликовые и на них шеляги серебряные в два ряда.