Гостимил по природе был человеком сдержанным, да и отчасти робел перед воеводами, старшими и опытными, но этим вечером он был необычно возбужден: глаза горели, щеки раскраснелись. Он был очень воодушевлен первой в жизни большой и значимой победой, чувствовал себя настоящим защитником родной земли, знал, что не обманул доверия отца, не посрамил род… К тому же его невеста, старшая из дочерей покойного Борослава, нашлась целая и невредимая, и теперь он был все равно что тот витязь, что спас Зарю-Зареницу из пещеры Змеевой. Хотелось свернуть горы, да и дело было еще не закончено.
– Парень молодец! – одобрил Годред.
– Понравилось воевать! – захохотал Свен.
– Но разве я не дело говорю? Раньше одни хазары хотели с вами посчитаться, а теперь у вятичей есть повод нам мстить – они придут снова! Надо уж так ударить, чтобы навек их отучить в нашу сторону глядеть! И людей у нас довольно осталось.
Вожди собрались у стола в Борославовой избе, на укладке был разложен богатый кафтан хазарского воеводы. Улав полусидел на широкой лавке, куда были постелены лучшие постельники и подушки, вытянув раненую ногу. Сама угренская княгиня, вдова Борослава, промыла и заново перевязала его рану, обложила примочками в каких-то отварах, даже нашептала, и боль почти унялась. Но никакие зелейники и коренщики не могли сделать ногу Улава здоровой за день-другой.
– Княжич все верно говорит, – согласился Улав. – Но я, как ты видишь, в эту зиму сражаться не смогу, обо мне в этой саге больше не будет рассказываться.
Гостимил взглянул на сыновей Альмунда, надеясь на их помощь. Без Улава и его дружины, самой сильной части смолянского войска, продолжать поход будет трудно.
– Мы-то уж непременно дальше пойдем, – сказал Свен, даже не оглянувшись на брата. – На нас обет хазарам мстить, а на их землях мы еще не побывали. И надо поживее поворачиваться. Не дать всем этих нечистикам с силами собраться. Если поспешить, то можно раньше них до их гнезд дойти. Пока они по лесам пробираются, без обоза и припасов, мы уже там будем.
– О каких гнездах ты говоришь? – спросил Улав.
– Откуда они вышли. Тархан-городец, вся та волость, что на Упе. Разорим самое гнездо их, чтобы больше им неоткуда было выползать. Там уже земля хазарская, мы свой обет исполним.
– Но тут есть еще вятичи, оковские, – напомнил Гостимил.
Оковские вятичи его беспокоили больше – Ока ближе, чем Упа, она граничит с землями смолян-кривичей.
– Надо завтра же выступать! – настаивал Гостимил. – Припасов у нас довольно, оружия – хоть в каждую руку по топору, лошади, сани есть, люди бодры. Числом ратников поменее стало, но вятичи еще больше нашего потеряли. Упустим удачу – вовек себе не простим! Эких оковских мы ведь не можем у себя под боком оставить… и ничего не сделать!
– Ну уж дань на них наложить непременно надо! – поддержал его Свен, подмигнув брату: Гостимил, хоть и был молод, рассуждал как будущий князь.
– Но… как же я пойду туда без тебя? – свои возможности княжич тоже, к его чести, оценивал трезво. – У тебя дружина… опыт… воевода смолянский – ты, Улав! Если засядем здесь, отец и меня, и тебя не похвалит!
– Твой отец отгрызет мне вторую ногу! – засмеялся Улав. – Ты рассуждаешь справедливо, но я не знаю, как быть. Если меня повезут на санях, как ту бабку или покойника, это не поднимет дух дружины. Но и отправлять дружину без вождя – так не водится.
– Так сына пошли вместо себя, – предложил Свен. – Ведомил своего послал, а твой чем хуже? Мы все его видели, он тоже молод, да удал. Выбери ему дядьку надежного для совета, с верными людьми справится. Да и мы рядом будем.
Улав перестал смеяться и взглянул на него широко раскрытыми глазами:
– Сына… Но ведь он…
Совсем недавно Улав считал сына отроком, слишком юным для подобных дел. Но последние дни показали, что тот хоть и юн, однако смел и разумен. Сыновья конунгов могут возглавлять дружину с двенадцати лет, а у Кожана эта зима – уже пятнадцатая от роду.
– Но ведь он… вы знаете, он сейчас не живет с нами и… я не могу им распоряжаться, пока он не вернется в дом…
– А разве не бывает такого, чтобы отрок раньше времени домой возвращался, коли дома есть в нем нужда? – обратился Свен к Гостимилу.
– Бывает. Если отец умер и некому дома работать, или еще какая беда – возвращаются и раньше. Выкуп заплатите стае, чтобы без обид, и получите своего Кожана.
Все посмотрели на Улава.
– Я должен это обдумать… – он потер подбородок, где седина в бороде придавала основательности его еще довольно молодому лицу.
– Заодно обдумай, что делать с тем хазарским псом, – напомнил Годред. – С Хастеном.
Хастена смоляне везли с собой в обозе – он мог бы пригодиться, если пришлось бы выкупать у хазар их пленников. Все захваченные, как и предрекал Улав, сегодня получили свободу, но это вовсе не означало, что свободу должен получить и Хастен.
– Я вижу по твоему лицу – ты знаешь, что с ним сделать.
– Нам не понадобилась жертва