Хазарский меч

– А как ты ее укрепишь, если на месте будешь сидеть? Удача делом проверяется, а отвагой укрепляется. Парень, проснись уже! – воскликнул Свенельд, не понимая, чего тут думать. – У тебя дружина есть. И ты – из рода княжьего по отцу и по матери. Если ты не справишься, кто же тогда?

– Отпусти меня, Медведь, – подавляя вздох, обратился Кожан к своему вождю. – Знать, судьба моя в эту сторону течет, какой прок пятиться?

Когда рассвело, Медведь со всей стаей снова был у дуба. Из Ратиславля вышла целая толпа: бояре, хирдманы, ратники. Отроки несли на плечах мешки с выкупом. Медведь запросил ячменя столько же, сколько весит сам Кожан, три десятка железниц и берестень соли. Привели рыжего бычка.

Прибыл даже сам Улав: его на руках вынесли из избы и подсадили на коня, а возле дуба сняли и усадили на принесенную из города скамью. Рядом встал Медведь. Трудно было бы найти двоих настолько непохожих людей, приносящих общие жертвы: Улав в крашеной одежде, в крытой шелком шапке, с опрятно подстриженной седеющей бородой при темных волосах, с оживленным лицом и весело прищуренными глазами – и Медведь в косматой шкуре, с черной кожаной личиной вместо человеческого лица, так что люди вздрагивали, глядя на него. Между ними стоял Кожан, и его несколько растерянный вид вполне оправдывался пребыванием на грани миров.

Жертвенник перед дубом – черный валун с плоским верхом и выложенным камнем круг на земле – расчистили от снега и развели огонь.

– Да будут боги – Один и Перун, Велес и Улль – послухами докончания нашего, – Улав поднял братину с пивом.

Он отпил и передал Медведю, тот тоже отпил и вылил остатки в костер и на корни дуба.

– Я отдаю воеводе Улаву сына моего Кожана, – сказал Медведь. – Мне он служил верно, пусть и тебе служит верно, да будет он здоров и удачлив.

Медведь развязал на Кожане пояс, сшитый из волчьей шкуры, и бросил в огонь на жертвеннике. Стоявшая позади него, со стороны леса, стая разразилась горестным воем. Горящий пояс затрещал, потянуло паленым волосом, будто некие духи с воплями покидали свое прибежище.

Потом Медведь стянул с отрока темный овчинный кожух шерстью наружу.

– Думал, в волчьей шкуре скоро увижу тебя, – тихо сказал он, давая понять, что ожидал скорого вхождения Кожана в круг старших в стае. – Да в другую сторону доля твоя течет.

Кожан только вздохнул, прощаясь со своей прежней «шкурой».

– Я принимаю его! – Улав сделал знак Хьёру, и тот накинул отроку на плечи другой кожух – на бобровом меху, крытый синей шерстью.

Отрок оделся, и Улав сделал ему знак подойти ближе. Когда тот повиновался, Улав опоясал его новым поясом – кожаным, с бронзовой пряжкой, отлитой затейливыми узорами в виде переплетенных зверей, пожирающими не то сами себя, не то друг друга.

– И теперь его имя – Сверкер, сын Улава и Рагнвёр, внук Ингмунда и Харальда.

Взлетел мощный радостный крик: хирдманы Улава и с ними северяне кричали, колотили по умбонам щитов.

– Я, Улав сын Ингмунда, объявляю моего сына Сверкера вождем дружины во время этого похода и призываю на него благословение богов!

Наземь положили щит – голубого цвета, с изображением белого лебедя, раскинувшего крылья. Бывший Кожан, а ныне Сверкер сын Улава, осторожно встал на него. Четверо крепких хирдманов приподняли щит; Сверкер, смеясь, придерживался за их плечи. Но вот они подняли щит до пояса, и Сверкер убрал руки; он выпрямился, и они бережно подняли щит. Подошли еще трое, и всемером вознесли щит над головами на вытянутых руках; Сверкер стоял, прямой, держа равновесие, потом тоже поднял руки и стал похож на руну Альгиз – лебединую руну, олицетворение защиты, помощи и покровительства небес.

Ликующий крик толпы над берегом был так громок и силен, что его слышали даже в Ратиславле. Слышал его и Хастен, запертый вместе с другими пленными. Но он лучше других понимал значение этого крика. Выпади руны его судьбы по-иному: не пожелай Улав оставить его в живых, сложись по-другому гадание, сделай другой выбор он сам – и этот крик означал бы, что не бычок, а он станет жертвой богам ради помощи юному вождю. Его тело под такой же крик повисло бы на дубу, пронзенное копьем с синим древком. Однако Один рассудил по-другому. Коварный ас предпочел взять свое не кровью, а делом. Хастен еще не знал, в чем именно это дело будет заключаться, но вновь ощутил: боги на его стороне.

Щит осторожно опустили, и Сверкер ступил на снег. От волнения он тяжело дышал, но улыбался. На землю он сошел не таким, каким покинул ее за несколько мгновений до того. Побывав между небом и землей, он опять переродился. Он видел небо совсем близко, и небо видело его. Он обрел свою дорогу и теперь знал: белый лебедь Сюрнеса понесет его к победам.

Часть четвертая

Глава 1