Но в шуме битвы Годо, конечно, не мог его услышать, а сам даже не заметил исчезновения Хагни – в бешенстве он рубил плетень, расширяя дыру, и тархановцы с той стороны пятились перед этой мощной фигурой, неудержимой, как порыв бури, валящий деревья в лесу. В шлеме, наполовину закрывавшем лицо, он казался каким-то нечеловеческим существом, неуязвимым и неудержимым. Убитые и раненые среди защитников срывались с вершины вала и катились вниз, с внутренней стороны плетня уже лежало несколько тел.
Бросив взгляд на вал, Свен заметил человеческую фигуру с луком в руках, прямо под дубом. Расстояние было невелико, и Свен легко узнал стрелка – это был тот самый пленник, беглец и убийца, по имени Хастен.
– Эй! – живо обернувшись, он указал на него хирдманам вокруг себя; двое или трое натянули луки, выцеливая Хастена.
Годо хотел взять его живым, мелькнуло у Свена в голове.
Тем временем сам Годо, зацепив секирой за верх плетня, потянул на себя. Часть плетня накренилась, вокруг раздались ликующие крики осаждавших и тревожные – защитников.
В этот самый миг Хастен, на одно мгновение опередив хирдманов, пустил стрелу – она вошла Годреду в правый бок, в ребра, под вскинутую руку.
Глядя сзади, Свен не мог видеть, попала ли стрела в цель, но он увидел, как Годо, выпустив рукоять секиры, заваливается назад.
Свена пробило холодом; он хотел думать, что брат всего лишь поскользнулся, но тот не пытался встать. Заметив это, хирдманы отступили, подхватили его и потащили прочь от плетня. Лишенные вожака, быстро потянулись назад остальные.
Приступ не задался. Хирдманы положили Годреда на щит и торопливо понесли прочь. С вала вслед им летели радостные крики тархановцев.
Куда делся Хастен, Свен уже не смотрел. Только сделал знак трубачу трубить отход.
Больше не оглядываясь на город, Свен протолкался сквозь толпу отступающих хирдманов к Годо. Люди расступались. Свен догнал его как раз тогда, когда хирдманы, отойдя от города достаточно, чтобы больше не бояться обстрела, опустили щит на снег.
Когда Свен подошел, ему сразу бросилось в глаза лицо Годо. Верхняя его часть скрывалась под полумаской шлема, а нижняя была залита кровью. Едва успев подумать – неужели стрела попала в лицо? – Свен понял, что кровь идет у Годо изо рта и заливает бороду.
Наклоняясь и окликая брата по имени, он увидел оперенье стрелы.
Стрела торчала из правого бока, войдя глубоко в тело. Она попала между ремнями пластинчатого хазарского доспеха – добычи с поля близ Итиля – и с такого близкого расстояния пробила сарацинскую кольчугу, привезенную из-за моря.
Свена как будто окатили ледяной водой. Он немало видел убитых и понимал, чего ждать от тех или иных ран. Но сейчас он… не понимал.
– Годо! – Он упал на колени, будто надеялся, что брат разъяснит ему эту странность.
Сейчас он приподнимется и скажет: «Гля-а-адь… как меня зацепило-то!»
Годо поднял веки, взгляд его упал прямо на лицо Свена, но узнавания в глазах не появилось. Послышалось бульканье, кровь толчком выплеснулась изо рта… Взгляд его застыл.
Свен поднял руку, пытаясь к нему прикоснуться, но заметил, что рука дрожит крупной дрожью. В голове стоял гулкий звон – и ни единой мысли. Единственно, что он ощущал – дикий холод, будто сидел по уши в ледяной воде.
– Г… Годо…
Голоса не было, будто стрела застряла у него у самого в горле. Кровь больше не текла. Взгляд Годо был неподвижен. Свен сидел на снегу на коленях рядом с телом и не понимал… ничего не понимал. Глаза его видели, что случилось, но ум отказывался признать это случившееся. Он будто второпях ошибся дверью и заскочил в Темный Свет, нелепый, невозможный… В мир, где все перевернуто и где его старший брат Годред лежал на снегу мертвый.
Проснувшись, Свен не понял, почему так тяжело дышать. Как будто на грудь медведь навалился. Потом он вспомнил. Он лежал на охапке еловых лап и на шкуре, постеленных на снег, ногами к огню, под наклонным пологом – так устраивают ночлег зимой под открытым небом. Голова его была обернута плащом поверх худа и шапки, с обоих боков к нему кто-то прижимался. Но не Годо. Годо больше его не согреет, и его не согреет никто. Он лежит в санях, завернутый в свой плащ, и холоден, как снег.
В груди застыл огромный кусок льда. На всякий случай Свен подумал: а может, это ему приснилось? Может, он что-то помнит неправильно? Нет. Он все помнил слишком хорошо. Неподвижный взгляд Годо, его кровь, которую он пытался стереть с лица брата, и она застывала у него на грязных пальцах. Стрела, торчащая у него из бока. Хирдманы стояли вокруг них молчаливой плотной толпой, но он никого не видел. Он не мог… ничего. Ни сказать что-то, ни закричать. Ему стоил труда каждый вдох.
И только сейчас, после ночи, что-то внутри сдвинулось. Закрытые глаза обожгло влажным жаром, а грудь пронзила такая боль, что Свен пожалел о недавней бесчувственности.